Николай Максимов - Голое небо

Здесь люди мудрые как звери,
Их мысли — сумеречный лес,
Языческая тьма поверий
И быта древнего навес.

И властны сон и наважденье,
Совиной тьмою веет Русь,
И завтрашнее пробужденье
Восславить я не тороплюсь.

И Русь моя еще лесная,
За далью полевых полос,
Уездная и волостная,
С узлами лиственных волос.

Мне грустно, друг… Повсюду смерть.
Взгляни: мой огонек был ярок,
И вот лишь черненькая жердь
Поддерживает весь огарок.

Все счастье, видишь, сожжено,
И смерть — одна лишь остается,
Как вязко восковое дно
Зелено-ржавого колодца.

Но перед тем как умереть,
Огонь скорбит о доле тленной,
И к меди ластится, но медь
Недосягаема, надменна.

Еще вздохнул… В последний раз
С последней мукой встрепенется…
О, страшный миг! Сейчас, сейчас
Он в бездне жадной захлебнется.

Здесь всюду незнакомый зодчий
Дворцы гранитные простер,
И мир торжественный здесь жестче
Над гладью скованных озер.

Здесь лес — загадочный и вражий,
И сердце думает с тоской:
Что вечность? — Оползни овражьи,
Да вереск тонкий и сухой.

Здесь глубь стального горизонта
Тоской бессмертной зажжена,
И розовою Джиокондой
Застыла мудрая сосна.

А дальше снова тот же зодчий
Дворцы гранитные простер,
И мир торжественный все жестче
Над гладью скованных озер.

Будут глубже и глубже все вещи
В грудь земную врастать и врастать,
А тяжелые песни зловещей
Над землею сурово звучать.

Этим ритмам не будет предела,
А земному тверденью границ.
Станет камнем живущее тело,
Камнем маски застывшие лиц.

И тогда мудрецы и поэты
Воспоют не улыбки, мечты,
Только мощь отвердевшей планеты,
Только праздник стальной красоты.

Да, я поэт, но мой пчелиный труд
Ведь не оценят нынче, не поймут,
И за словесный, сладкий, вечный мед
Никто, никто мне руку не пожмет.

Игра… игра… бессмысленно и пусто,
Играя нами, эта жизнь пройдет:
То мучает, то звучное искусство
Нам в утешение дает.

И новые игрушечные души
Вдувая в наши грубые тела,
Звучанье музыки легко заглушит
Добра суровые колокола.

И оглушенные, как мы услышим
Хоть что-нибудь из шума бытия?
И опьяняясь звуковым гашишем,
Что знаем мы? Лишь сладость забытья.

Но пусть играют тени и обличья,
Пусть возбудительно они остры,
Нам не забыть о смерти, о величье
Последней роковой игры.

Все это так банально,
Как сказочка Перро,
И в рощице печальной
Сияет серебро.

Она, как та царевна,
Уснет под гул угроз,
А этот ветер гневный —
Как фея — Карабос.

И над широким кленом,
Забыв свой красный плащ,
И с криком, и со стоном
Колдунья злая вскачь.

Пусть. Я-то знаю мудрый
Банальный эпилог,
Что принц золотокудрый
Все оживляет в срок.

И вновь под знойной лаской
Растает серебро,
О, вечная развязка
По сказочке Перро.

Целый мир с горами и морями,
С тесным строем золотых светил,
Все, что бережно хранила память,
Образ твой сегодня заслонил.

Как найду потерянные вещи,
Белый свет и синий небосвод?
Но любовь все ближе и зловещей,
Ничего она мне не вернет.

В ночном застывающем страхе,
В тумане томлений ночных,
Трехстопный простой амфибрахий
Мне ближе размеров других.

О, слушать упрямый, негибкий
Напев с удареньями бед
И чуять: не будет ошибки
В моей неуклонной судьбе.

Все вижу я коричневатый дом,
Такой уютный и такой старинный,
И серебристые вдали равнины,
И вязы, и дубы в саду глухом.

Так ясен день. И тишина кругом.
Здесь, верно, жизнь рассказ спокойный, длинный:
Рожденья, свадьбы, мирные кончины,
Гармония в грядущем и в былом.

Но чу! — Вдали разводят мост подъемный,
Вода под ним застыла ртутью темной,
На серой башне огонек зажжен.

И наползают сумерки, и тени
Уж подготавливают черный фон
Для самых жутких, диких преступлений.

Где тротуар за длинной цепью
И неожиданный простор,
И где зовет к великолепью
Огромный сумрачный собор,

Я столько раз стоял взволнован
Его спокойной простотой,
И вереницей дум окован —
Окаменелый и немой.

О, если б и мои творенья,
Созданья ветреной мечты,
Умел бы я слагать, как звенья,
И камни вечной красоты!

Я с каждым днем безмолвней и суровей,
Что ж, есть во мне биенье жадной крови,
Но музыкой она не потечет.
И я таю в заученном размере —
(О, ремесло и головной расчет)
Глубокую трагедию Сальери.

Играют вечерние дымы,
Пылают костры на снегу,
Где ты, что была мной любима?
Я имя твое берегу.

И дни мои — пламень и дымы
Легки, и со мной благодать:
Твое белоснежное имя
До смертных часов повторять.

Все мы дети. Что мы знаем?
Простодушно мы играем,
Коротаем жизнь свою
В нами созданном раю.

А потом, когда напрасны
И веселье, и игра, —
Скажет смерть с улыбкой ясной:
«Успокоиться пора».

Старый парк Екатерины.
Липы, клены и дубы,
Точно пруд, заросший тиной,
Спят минувшие судьбы…

И не вспомнить без усилья
Все величье прежних дней…
Далеко уплыли крылья
Белоснежных лебедей.

И немного даже грустно:
Вместо пышных париков —
Парики кочней капустных
Возле вымоченных дров.

Да выкрикивают бодро
Папиросники: «Сафо»;
Нет, о прежнем, пышном, гордом
Здесь не вспомнить… ничего!

Только вечер величавый
Помнит прежние судьбы,
И как будто старой славой
Озаряются дубы.