Николай Максимов - Голое небо

Огни и тени. Легкие перила
И переходов странные углы,
И призраки гуляющих проплыли,
И стынут неподвижные светила
В спиральных клубах синеватой мглы.

Назойливо-блистательные люстры,
И белый холод мраморных колонн,
И дальней музыки неверный звон,
Но мысли спутаны и слишком густо
Надышан воздух, ласковый, как сон.

Закрыв глаза, я вижу снова залы,
Прилив огней и лестницы пролет,
За синей мглой блестят и дышат залы…
И сна уж нет, и, чудным светом залит,
Я чую вновь и толпы, и тепло.

И пусть легко в сумбурных переходах
Запутаться, и мысль — как смутный сон,
И бесконечна лестница времен.
Но что мне время, и что сон и холод!
Я в синем дыме вовсе растворен.

Только в марте и бывает
Смертная тоска,
И томят огни, трамваи,
Лужи, облака.

И опять о счастье глупый
Плакал человек,
И опять уныло хлюпал
Под ногами снег.

Ночью долго мне не спится,
Память — душная темница,
И тяжелые тиски
Самой каменной тоски.

О несбыточной свободе
Я тоскую сам не свой,
И вода в водопроводе
Глухо плачет за стеной.

Я долго брел без думы и без цели
Среди осенней сумеречной мглы,
И лиловели тонкие стволы
В зеленовато-сером можжевеле.

И ветр, недавно певший еле-еле,
Уже слагал безумию хвалы,
И пенные бурунные валы
Зеленошерстные вдали ревели.

И вот я видел ясно каждый вал,
Звереющий, швыряя пеной шаткой
Над каменной квадратною площадкой,
Где я сонетом звонким измерял,

Как и во мне, и на море крепчали
Порывы дикой, яростной печали.

Когда я безумно устану
От вечных словесных трудов,
Когда сочинять я не стану
Назойливо-ярких стихов,

Когда до конца я истрачу
Запасы бенгальских огней, —
Я знаю, я тихо заплачу
О жизни нелепой моей.

И вспомню те ранние зори,
Когда я был радостно нов,
Они утонули в позоре
Надуманно-ярких стихов.

А ты, поэт, мечтатель и повеса,
В «сегодня» видел лишь врага,
Гулял в веках и гущу их навеса,
Как ветви, мягко раздвигал.

И пусть надменны силы тяготенья,
И тихо катятся века,
Но за оградой первого стремленья
Даль осязательно близка.

И будет мир единой, стройной цели,
Благие, мертвые сады,
И для него в мечтах твоих созрели
Железных мускулов плоды.

И музыке торжественного слова,
И соловьям стальным внемли,
И полюби грядущий рай плодовый,
Созданье лучшее земли.

Ты не боец, и ты стоял в сторонке
От бурь и битв, и ты не знаешь сам,
За что тебе дается голос звонкий
И вдохновение приходит по ночам.

Ах, молодость и силы для того ли,
Чтобы лишь изредка, едва-едва,
От дикого вина гражданской воли
Твоя кружилась голова.

И вот опять чужой звериной сшибке,
Ты слышишь песни нежной старины,
Или губам твоим лишь по ошибке
Напевы звучные даны.

В квадратной келье длительно и мерно,
Моя надежда, умирала ты
И меркла средь вечерней темноты,
Как этот луч над башенкой химерной.

А все-таки моя дрожит рука
Над колбами, над порошком растертым,
Неугомонные звенят реторты,
Как музыка волшебная, пока —

Не помутится бедное сознанье,
И с наступленьем завтрашнего дня
Мне не почудится, что все вокруг меня
Лишь золота чистейшее сиянье.

Что ни звук — неудачи и промахи,
И не могут слова передать
Эти чары дурманной черемухи,
Этих белых смертей благодать.

Формы, запахи, звуки весенние,
Я назвать их, назвать лишь могу,
Ах, поверил я в глупом волнении
Бормотанью бессвязному губ.

«Но взгляни: эти дымно-молочные
Осыпаются мягко цветы,
И не стоят такие непрочные,
Чтобы вечное выдумал ты.

Полюби же блестящие промахи,
И веселых смертей благодать,
И словами нарядней черемухи
Дни печали сумей засыпать».

И зачем мне нужно слово,
Право, лучше спать,
Чем из воздуха ночного
Слово создавать.

И напрасен лунный зоркий
И пытливый взгляд,
Вещи спряталися в норки
И глубоко спят.

Тихо. Тихо. Только мышки
Путаются тут,
И одни слова-пустышки
По ночам живут.

Осенний ветер воет выпью,
Противны, мутны облака,
Я с воздухом болотным выпью
Тебя, вечерняя тоска.

Я сам спокойный и незрячий,
Как это ласковое дно,
И молодость в воде стоячей
Я утопил давным-давно.

И стала медленной и ржавой,
Шершавым воздухом дыша,
Поющей, безобразной жабой
Моя бескрылая душа.

А серый ветер стонет выпью,
И всё мутнеют облака,
Я с воздухом болотным выпью
Тебя, вечерняя тоска.

Не наша ведь забота и вина,
Не нами создано то время года,
Когда, на крестный путь осуждена,
Красой веселою блеснет природа.

И золото гнилое расцветет,
И мы поймем: не может быть иначе,
И мощный мир всю душу отдает
За краткий миг болезненной удачи.

Таков закон. Когда в осенней мгле
История, когда мертво и пусто, —
Всего нарядней и всего голей
Бесплодное, но дивное искусство.

Есть жизни, как игральные мячи,
Такие легкие, но есть иные,
Не смех, а смерть таят их роковые
Забавы — метеоры и смерчи.

Бывает в мире замкнуто и гладко,
Как солнечная милая площадка,
И простодушно катится игра,
То снова беды мчатся через край.

И в вечном беге дышит вдохновенье,
И в самый черный, самый голый год
Я чувствовал: за вековой исход
Трагическое билось поколенье.

И думал я: «Как тягостен ваш труд,
Борцы за век, но завтрашнею сменой
О, нет, не вы, но юные спортсмены
Уверенной походкою придут».