Виктор Завадский - Пародии

Пусть скажут, что холодный я поэт,

что мой читатель от меня не тает,

зато от снежных баб отбоя нет.

— Единственный ты наш! — они рыдают.

И пристают ко мне! Из них одна

меня учить пыталась страсти нежной,

за что я проучил ее: она

невинною осталась и безгрешной!

Источник: [1]

Я Пушкин, я Петрарка, Дант! —

пером бумаги лишь коснуться.

Но надо вовремя проснуться,

а этот не дан мне талант.

Хотя бы слепня подпустила мне в пах.

Евгений Ерхов

Пером, подобием сохи,

понапахал стихов я столько!

А гениальные стихи

но мне во сне приходят. Только!

Проснешься — их простыл и след! —

едва рассудка не теряешь!

Во сне — от бога я поэт,

а наяву — от фонаря лишь.

Я в полночь Пушник, Блок к Дант,

а в полдень Ерхов лишь Евгений.

Где засыпает мой талант,

там просыпается мой гений.

Мне ночью тьфу — великим стать,

пером бумаги лишь коснуться,

но надо в этот миг проснуться,

а я здоров, признаюсь, спать.

...Ружьем, дубьем ли — разбудите

меня в полуночном часу!

А не поможет, подпустите

мне в пах пчелу или осу!

Источник: [1]

Пил без отвращения,

Но ни разу от водки не получил облегчения.

...Никак не уменьшаются очереди за закуской.

А я сопьюсь: я телу не слуга.

...Пойду по свету и воткну рога

В чужой вселенной, под чужим забором.

Леонид Завальнюк

Я пил ее, горькую, без всякого отвращения,

Хотя иногда не выдерживал: «Горько!» — кричал.

И пусть от нее особого не получал облегчения,

Но ведь и утяжеления не получал!

А сколько стрезва чесал я в затылке,

Распутывая перипетии жизни своей

И чувствуя, что без перепития, то есть без бутылки,

Не смогу разобраться ни в себе, ни в ней.

Выяснилось: только под соответствующей нагрузкой

Способен проявить я сознательность и прыть,

Но если не уменьшатся очереди за закуской —

Объявлю голодовку: буду не закусывая пить!

Если же иссякнет в феврале ли, в марте

И когда-то полноводочная наша река,

Пошлю себя подальше — к зарубежной матери,

У которой моря шампанского и коньяка.

В морях этих купаясь — не сочтите вздором, —

Сопьюсь с сознаньем, что я телу не слуга,

И воткну под чуждым нам по духу забором

Их изобилием наставленные мне рога...

Источник: [1]

Была порой не сталью, только воском...

...Я воскресшая в камне...

Смолой считалась — камнем становлюсь.

Барельеф гранитный мудреца.

Я не дотянусь до жестких губ.

Екатерина Шевелева

Была я долго воском мягким, нежным —

Покорным и податливым всегда.

Мужчинам это нравилось, конечно,

А я чуть не сгорала со стыда.

Но вскоре я уже железной бабой,

Особенно с мужчинами, была.

И я от них свой орган самый слабый —

Стальное сердце — долго берегла.

Но не уберегла. Как говорится,

Нашла коса на камень, на гранит.

Меня вдруг угораздило влюбиться

В железную скульптуру: срам и стыд!

Я своего кумира — изваянье —

Увидела — окаменела вмиг,

Все потеряв: и гордость, и сознанье —

Так он прекрасен был и так велик.

А впрочем, я была недолго слабой,

Ведь непредвзято и в упор взгляни —

Я стала твердокаменною бабой,

А это значит — я ему сродни!

Источник: [1]

Я нежностью хочу тебя укрыть,

Как укрывают тело одеялом.

Что одеяло в жизни человека?

Конечно, мелочь, ерунда, пустяк,

Но холода оно необходимо.

Игорь Михайлов

Хочу тебя стихами накормить,

Как, скажем, кормят перцем и горчицей.

Ну что горчица в жизни человека?

В сравненье с мясом ерунда, пустяк,

Но для тебя она необходима.

И пусть твои глаза на лоб полезут

Ты радуйся: стихам это полезно.

Ведь если расщепишь ты их на буквы

И организмом тщательно усвоишь,

Ты ахнешь: калорийные стихи!

Забудь, что соловья не кормят басней,

А что стихи поэта кормят - вспомни

И ешь их с аппетитом. Ну а если

Ты не найдешь в них никакого вкуса

И от еды тебе вдруг станет тошно —

Оставь тарелку.

Я их сам доем…

Источник: [х]

Я пробую силу испытанных крыльев,

кружу над строкою в сомнениях стольких...

А я жалела, стоя у скворечни,

что птичьего не знаю языка.

И кто-то из друзей привычно...

уж не протягивает рук.

Моя любовь к тебе —

с дробинкой птица.

Елена Жилкина

Живу как птица и по-птичьи

кружу над собственной строкой:

высот поэзии достичь я

методой думаю такой.

Хочу в пернатых закрепиться

(не на века, а на пока).

Одно страшит: что я за птица,

узнают все наверняка.

Что на курином просторечье,

не на орловском — говорю,

что я, сказать по-человечьи,

не очень грамотно парю.

И на пятидесятом круге

я обнаруживаю вдруг,

что старые друзья-подруги

мне не протягивают рук.

По-видимому, сбила с толку

их трансформация моя.

А лучший из друзей — двустволку

уже направил на меня.

Он из стволов обоих лупит,

спеша мне нанести урон.

Меня, по-видимому, любит

как дикую гусыню он.

Вот он меня на круге сотом

сумел дробинкою достичь.

Вот на руках меня несет он —

так, как несут обычно дичь...

Источник: [1]

К нам приходили девки в сапогах.

Под яростным напором их грудей

трещали кофты.

С жаркой подковыркой

они садились рядом,

обнимали

и терпеливо слушали, как мы

старательно острили по-мужицки.

Юрий Беличенко (Из стихов о детских годах)

К нам приходили бабы —

будь здоров! —

безудержно грудастые бабехи!

И не хватало нам

приличных слов,

чтоб выразить

все наши

ахи-охи.

Теряли мы сознанье и покой —

так яростно

их груди

выпирали!..

Потом за ними

топали толпой —

не просто так,

а груди

выбирали.

Не то чтоб были мы «того» слегка

иль, скажем, нервным было

наше племя,

но трудное в то время

было время:

нам в яслях

не хватало

молока...

Источник: [1]

Умирают лежа, сидя, стоя...

У меня ж такая точка зрения:

Раз живешь на свете, то живи!

Только я, в порядке исключения

Умереть хотел бы... от любви!

Сергей Михалков

Умирают лежа, сидя, стоя.

На ходу, бегу и на лету,

Забывая: дело непростое —

Перейти загробную черту.

Суетятся все, лицо теряют

И штаны: кто трус тут, не поймешь,

А кто храбрый. В том, что умирают,

Виноваты сами все и сплошь!

Умирают люди от застолья,

От болезней, белены, войны,

От волюнтаризма и застоя,

От тоски, от тещи и жены.

Я ж считаю так: живешь на свете —

Ты ж не самородок! — и живи!