Микола Бажан - Стихотворения и поэмы

Эпическое начало в поэзии М. Бажана можно смело назвать доминирующим по устремленности авторской мысли к историческому смыслу событий и явлений, по тесной слиянности «судьбы человеческой — судьбы народной» в образах и коллизиях его стихов. Как уже говорилось, он любит изображать, любит рассказывать, многие стихотворения у него фабульны. В этой связи понятна склонность критиков называть поэмами и некоторые большие стихотворения М. Бажана — скажем, в книгах «Уманские воспоминания» или «Четыре рассказа о надежде». Однако здесь мы имеем дело с циклами — не поэм, а именно крупных повествовательных стихотворений, которые лишь в своем композиционном единстве могут образовывать нечто равнозначное большой и сложной поэме. Назовем их скорее стихотворными рассказами, новеллами, в иных случаях даже маленькими повестями «из цикла» — во всяком случае, в них не так четко виден «шаг по вершинным точкам», которым в идеале (по Белинскому) должна отличаться поэма. Да и по общему строю это все-таки сюжеты «из цикла».

Поэмы М. Бажана — от «Ночи Гофмана» до «Бессмертия», от «Числа» до «Полета сквозь бурю» — не просто охватить единым взглядом. Перед нами многообразные, подчас резкие различия — и «по вертикали» эстетического, художественного развития поэта, и «по горизонтали» свойственной каждому крупному таланту широты его творческих интересов. Все же самое характерное, общее для большинства произведений этого жанра здесь видно достаточно ясно.

Действительно, ясность и выверенность конструкций, продуманность разнообразных сопоставлений и контрастов, умелое завязывание многочисленных узлов внутреннего действия, сложного развития художественной идеи — все это открывается внимательному взгляду во многих его поэмах. Не всем это может быть по вкусу — иные хотели бы видеть более непосредственный, более подвластный живому чувству ход повествования, но вспомним хотя бы пушкинскую мысль о «силе ума, которая располагает части в их отношении к целому»: в ней поэт видел одно из «условий прекрасного», считая, например, единый план «Ада» в поэме Данте «уже плодом высокого гения». [19] Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16-ти томах. [М.; Л.], 1949. Т. II. С. 42.

М. Бажан в этом отношении — твердый сторонник (после крайностей юношеской экспрессии) принципов рациональной меры и самого тонкого выявления диалектических внутренних соотношений (родственности или контраста) в изображаемой картине жизни. Еще одна цитата, которая уже непосредственно относится к предмету: «У Бажана — внутренняя динамика, динамика мысли, любовь к напряжению мысли, и в этом, мне кажется, я не ошибусь, если скажу: здесь он один из самых первых. Контуры мысли у него ясные, четко очерченные и всегда на высоких регистрах». [20] Тичина П. Магістралями життя. Київ, 1941. С. 14.

Действительно, стоит присмотреться к тому, как совмещены, скажем, конкретный и обобщенный до высокой монументальности планы в двух первых «повестях о товарище Кирове», или к сложному, взаимопроникающему соединению разных времен и разных психологических состояний героини в «Полете сквозь бурю», чтобы еще раз убедиться: перед нами зрелое, совершенное по исполнению, богатое живой мыслью искусство.

Лирика М. Бажана… Правда, произнеся эти слова, иной раз спохватываешься — точно ли лиричны в обычном смысле многие из стихов этого поэта: к разговору о «сердечности», «задушевности», «нежности» они, в общем, не склоняют, и, за исключением разве что самых поздних из них, здесь не найдешь бесценных лирических откровений, которыми поражают нас, скажем, Есенин или Сосюра. Он мастер иного психологического и стилевого склада, иной традиции, которую можно назвать традицией поэзии интеллектуальной, поэзии твердого словесного чекана. Нетрудно увидеть, что внутренняя энергия его стиха питается, главным образом, напряжением мысли, ее драматическим (в лучших образцах) развитием, беспрерывной работой соединений и сопоставлений, антитез и сближений. Почти на всех регистрах (исключая разве что патетическо-торжественный, порой грешащий риторикой) этот стих мужественно сдержан в непосредственном выражении чувств, предпочитает объективизировать их через динамику и пластику зримых, материальных, почти осязаемых образов. Лирическая субъективность поэта вообще тяготеет к самораскрытию через образы объективного мира; его стих не только «картинный», изобразительный, но часто и повествовательный, сюжетный.

Наиболее частые жанрово-тематические разновидности его поэзии — лирико-философская медитация (большей частью с какой-нибудь конкретной «фактической» или пейзажной основой), стихотворная, различным общественным событиям посвященная публицистика и довольно своеобразные поэтические новеллы или рассказы — лироэпические произведения, так сказать, малого и среднего по размерам калибров (особую склонность поэт проявил к ним в последние десятилетия).

Тяготение М. Бажана к группировке стихотворений в циклы, в определенные содержательные массивы можно проследить почти во всех его книгах, начиная со «Строений». Связь между архитектоническими «единицами» цикла создается у него не только единством темы и материала: цикл для автора — некая, причем излюбленная, форма, благодаря которой он может додумать и осветить со всех сторон главную идею, организующую поэтический замысел. Для автора существенны внутреннее развитие темы, фактор подтекстового взаимодополнения мотивов, и недаром такие циклы, как, скажем, «Киевские этюды» или «Мицкевич в Одессе», можно назвать своеобразными фрагментарными поэмами, поэмами без соединительных фабульных звеньев. Как хороший зодчий, поэт любит расчленять и вместе с тем приводить к сложному структурному единству объемную «массу» своего событийного и психологического материала, чтоб «грань прикипела к грани», согласно его же словам из стихотворения «Строитель». Конечно, это лишь идеал, к которому автор иной раз приближается, а иной — и нет…

Публицистическими стихами М. Бажан начинал, и одно из самых сильных юношеских произведений такого рода до сих пор продолжает открывать книги его «Избранного». Это — посвященное В. И. Ленину стихотворение «21 января», написанное в скорбные январские дни 1924 года:

Стихотворения такого же прямого публицистического звучания и назначения занимают довольно видное место во всем творчестве украинского советского поэта. Часть из них, выполнив свою призывную, мобилизующую работу, пополнила, так сказать, музейные фонды истории нашей поэзии. Некоторые стихи, особенно из тех, что создавались в 30–40-е годы, были слишком отягощены риторикой, полной торжественных архаизмов — едва ли не в духе ломоносовско-державинской оды, — и вряд ли самому автору доставляли радость позднейшие воспоминания о них. Но и сегодня с волнением перечитываются строки незабываемой «Клятвы» 1941 года — афористически крылатого, насыщенного огромным чувством призыва и девиза, четко выражавшего несгибаемую волю советского народа к победе над врагом. Доподлинные «железные тоны» войны звучат в «Ветре с Востока», «Нашем танке», «Твоем сыне» и других стихах грозных боевых лет. А несколько позже поэт блеснул мастерством памфлетного стиха в «Наброске портрета», посвященном одному из самых рьяных герольдов «холодной войны» У. Черчиллю. Увлекавшие молодого М. Бажана резкость и прямота стиха Маяковского, его сатирическая приперченность не остались чужими для стихотворной публицистики украинского поэта.