Георгий Янс - Великолепная десятка. Выпуск 2: Сборник современной прозы и поэзии

– Какой ты смелый, – удивился Сальваторе, – совсем не боишься моря? – Он успел заметить как женщина бросила на него тревожный взгляд, но мальчик лишь пожал плечами в ответ.

– А чего его бояться, – ответил он глухо, – вода, как вода. – На Сальваторе он не смотрел.

– Это здесь, у берега она спокойная, – пояснил старик. – А в море совсем по-другому. Вот представь, что ты не на берегу. Ты на корабле, на деревянной щепке со скрипящими мачтами, которую ветер тащит за собой, и каждая волна швыряет верх-вниз. И черная вода сливается с ночью и ни огонька вокруг, кроме тусклой керасиновой банки на корме, да свечи в капитанской каюте.

Женщина смотрела на него удивленно, мальчик не оборачивался, но Сальваторе видел, как он замер с камнем в руке.

– И так день за днем, месяц за месяцем, без всякой надежды. Даже знаменитый Колумб, я помню…

– Помните? – мальчик наконец обернулся и старик увидел настороженное лицо, чуть угрюмое, по-взрослому резкое, непохожее на мать.

– Ах, да! – рассмеялся Сальваторе. – Конечно, я не могу этого помнить. Я даже не помню, как назывались его корабли. Э-э…"Санта-Мария", "Пинта" и…не помню. Вы не помните, сеньора?

– Женщина облегчено расмеялась:– Амалия. То есть, меня зовут Амалия. А кораблей не помню, если честно.

Распрощавшись, он неторопливо побрел дальше. Трубка опять потухла, он решил, что раскурит ее вон за тем утесом. Женщина смотрела ему вслед. "Какой приятный, добродушный старик, – подумала она и погладила сына по жестким спутанным волосам. – Пойдем, Пабло, уже холодно.

Здание гостиницы нависало теперь прямо над ним. Сальваторе помнил, что надо пройти еще чуть-чуть вдоль утеса и он выйдет к ступенькам, поднимающиеся к входу, с другой стороны. Прогулка взбодрила, ветер немного стих, но он знал, что это ненадолго. Ветер лишь копил силы. Сальваторе выбил трубку о серый застывший камень, достал спички и вишневый табачный аромат напомнил ему о лете. Он перешагнул через спутанный клубок водорослей, в которых застрял пустой рваный мешок. Завернул и увидел сидевшего на камнях человека.

Тот сидел один, чуть в стороне от лестницы, там где начинались ровные гранитные плиты, ведущие наверх. Шляпа Сальваторе едва не коснулась его ботинок. Старик поднял голову.

– В прошлом году вода добралась как раз до уровня ваших коленей, – сказал он. – Вы умеете плавать?

– Нет, но я хорошо бегаю – ответил мужчина, и лицо его отозвалось улыбкой, хотя еще мгновение назад было задумчивым и серьезным.

Сальваторе любил людей, умеющих вот так, быстро, переходить от настроения к настроению. Он неторопливо поднялся. Мужчина подвинулся и запахнул пальто на груди. В пальцах его левой руки торчала незажженная сигарета. Сальваторе протянул ему спички.

– Вы учитель, – заявил он. – Я вижу это по вашим глазам.

– Так заметно? Удивительно, но вы правы. Или мы знакомы?

– Пока еще нет. Сальваторе Диаз, к вашим услугам.

– Пабло Васкес, – ответил мужчина, протягивая руку.

– Везет мне сегодня на Пабло. Вы давно здесь? Приехали успокоить нервы?

– Третий день. Отдыхаю от своих сорванцов. От учеников, – уточнил он. – Только что-то не очень получается.

Сальваторе поежился на холодных камнях. – Для меня самым тяжелым уроком была математика, – признался он. До сих пор слаб в дробях. А вы чему учите? Литературе?

– Истории. Это еще труднее.

– Правда? Даты, цифры?

– Мужчина кивнул: "Многие так думают. Понимаете, история, это не только цифры и даты. Это не только знать, в каком году произошло это и это. Самое главное, знать – почему? Почему случилось так и не иначе, что к этому привело и что из этого вышло. Вот этому я и учу. Пытаюсь учить".

Его лицо снова сделалось замкнутым. Порыв ветра холодным вздохом прошелся по камням. Где-то наверху вздрогнули и застонали оконные стекла. Сальваторе хорошо знал такие лица: с резко очерченными чертами, напряженным ищущим взглядом и непослушной прядью на лбу. Сначала он думал ничего не говорить. В конце концов, он приехал сюда отдыхать. Но у человека, взявшего его спички, оказались неловкие пальцы с еле заметной полоской от кольца. Сальваторе вздохнул.

– Вам тяжело учить? – спросил он.

– Васкес задумался. – Учить-нет, ответил он. – Заставить понимать-да.

В полдень Сальваторе спустился в ресторан. Он отдохнул, выпил кофе и даже вздремнул. Но поспать не удалось. Море затаилось внизу и напоминало ему о себе грозным шипением волн, а ветер все чаще и чаще нетерпеливо рвался в окно. Но Сальваторе лишь качал головой: "Не сегодня, – говорил он, раскуривая трубку, – потерпите еще. Может быть, завтра".

В ресторане на этот раз было людно. Несколько новоприбывших расположились в углу, покидав чемоданы. Он занял пустой столик на четверых и сел на самый крайний стул. Зал наполнялся, вскоре он заметил и Амалию с Пабло. Она медленно продвигалась вдоль стойки, нагружая поднос тарелками. Пабло независимо стоял в стороне, засунув руки в карманы.

Когда они отошли, Сальваторе привстал и помахал им рукой, приглашая. Амалия на секунду остановилась, и мальчик потянул ее за рукав в сторону. Женщина быстро глянула на Сальваторе, потом на сына, что-то сказала ему и пошла к столику. Пабло неохотно следовал сзади.

– Присаживайтесь, – радушно пригласил их старик. – Это самое лучшее место.

Женщина села у окна, быстро расставила посуду. Пабло тут же начал есть. Торопливо, наклонившись над тарелкой, так, что его худой нос почти касался ее. Сальваторе смотрел на него с любопытством.

Они говорили ни о чем, в основном о погоде. Женщина сказала, что они приехали из Севильи, и Сальваторе вспомнил, что это красивый город.

– Городишко, – хмуро сказал Пабло. Он отодвинул тарелку, вдруг встал и, не говоря ни слова, ушел. Амалия взглянула на Сальваторе.

– Простите, – сказала она и отвела глаза. – Пабло непростой ребенок, у него характер… Иногда с ним очень тяжело.

Старик посмотрел на нее понимающе. – Когда-нибудь, он станет собой. Вы еще будете гордиться им.

Она не ответила. Ей вдруг захотелось рассказать ему все. И про единственного позднего ребенка, и про жизнь без мужа. Про постоянную головную боль, про то, как он взрывается криком по вечерам, а ночью приходит к ней плакать, потому что ему страшно. Или просто одиноко. Про врачей, кивающих головами и выписывающих Риталин, рецепт за рецептом. Про учителей в школе, видящих в нем лишь изьяны и не видящих то, что видит она. Рассказывать и рассказывать. Все равно кому, хотя бы этому незнакомому старику с добрыми светлыми глазами.