Владимир Маяковский - Стихотворения (1924)

Украсьте цветами!
Во флаги здания!
Снимите кепку,
картуз
и шляпу:
британский лев
в любовном признании
нам
протянул
когтистую лапу.
И просто знать,
и рабочая знать
годы гадала —
«признать — не признать?»
На слом сомненья!
Раздоры на слом!
О, гряди
послом,
О’Греди!
Но русский
в ус усмехнулся капризно:
«Чего, мол, особенного —
признан так признан!»
Мы славим
рабочей партии братию,
но…
не смиренных рабочих Георга.
Крепи РКП, рабочую партию, —
и так запризнают,
что любо-дорого!
Ясна
для нас
дипломатия лисьина:
чье королевство
к признанью не склонится?!
Признанье это
давно подписано
копытом
летящей
буденновской конницы.
Конечно,
признание дело гуманное.
Но кто ж
о признании не озаботится?
Народ
не накормишь небесною манною.
А тут
такая
на грех
безработица.
Зачем…
почему
и как…
и кто вот…
признанье
— теперь! —
осмеет в колебаньи,
когда
такой у Советов довод,
как зрелые хлебом станицы Кубани!
А, как известно,
в хорошем питании
нуждаются
даже лорды Британии.
И руку пожмем,
и обнимемся с нею.
Но мы
себе
намотаем на ус:
за фраком лордов
впервые синеют
20 000 000 рабочих блуз.
Не полурабочему, полулорду
слава признанья.
Возносим славу —
красной деревне,
красному городу,
красноармейцев железному сплаву!

За дедкой репка…
Даже несколько репок:
Австрия,
Норвегия,
Англия,
Италия.
Значит —
Союз советский крепок.
Как говорится в раешниках —
и так далее.
Признавшим
и признающим —
рука с приветом.
А это —
выжидающим.
Упирающимся — это:

Уму поэта-провидца
в грядущем
такая сценка провидится:
в приемной Чичерина
цацей цаца
торгпред
каких-то «приморских швейцарцев» —
2 часа даром
цилиндрик мнет
перед скалой-швейцаром.
Личико ласковое.
Улыбкою соще́рено.
«Допустите
до Его Превосходительства Чичерина!»
У швейцара
ответ один
(вежливый,
постепенно становится матов):
— Говорят вам по-эс-эс-эс-эрски —
отойдите, господин.
Много вас тут шляется
запоздавших дипломатов.
Роты —
прут, как шпроты.
Не выражаться же
в присутствии машинисток-дам.
Сказано:
прием признаваемых
по среда́м.—
Дипломат прослезился.
Потерял две ночи
ради
очереди.
Хвост —
во весь Кузнецкий мост!
Наконец,
достояв до ночной черни,
поймали
и закрутили пуговицу на Чичерине.
«Ваше Превосходительство…
мы к вам, знаете…
Смилостивьтесь…
только пару слов…
Просим вас слезно —
пожалуйте, признайте…
Назначим —
хоть пять полномочных послов».
Вот
вежливый чичеринский ответ:
— Нет!
с вами
нельзя и разговаривать долго.
Договоров не исполняете,
не платите долга.
Да и общество ваше
нам не гоже.
Соглашатели у власти —
правительство тоже.
До установления
общепризнанной
советской власти
ни с какою
запоздавшей любовью
не лазьте.
Конечно,
были бы из первых ежели вы —
были б и мы
уступчивы,
вежливы.—
Дверь — хлоп.
Швейцар
во много недоступней, чем Перекоп.
Постояв,
развязали кошли пилигримы.
Но швейцар не пустил,
франк швейцарский не взяв,
И пошли они,
солнцем палимы…

Признавайте,
пока просто.
Вход: Москва, Лубянка,
угол Кузнецкого моста.

Строит,
рушит,
кроит
и рвет,
тихнет,
кипит
и пенится,
гудит,
говорит,
молчит
и ревет —
юная армия:
ленинцы.
Мы
новая кровь
городских жил,
тело нив,
ткацкой идей
нить.
Ленин —
жил,
Ленин —
жив,
Ленин —
будет жить.
Залили горем.
Свезли в мавзолей
частицу Ленина —
тело.
Но тленью не взять —
ни земле,
ни золе —
первейшее в Ленине —
дело.
Смерть,
косу положи!
Приговор лжив.
С таким
небесам
не блажить.
Ленин —
жил.
Ленин —
жив.
Ленин —
будет жить.
Ленин —
жив
шаганьем Кремля —
вождя
капиталовых пленников.
Будет жить,
и будет
земля
гордиться именем:
Ленинка.
Еще
по миру
пройдут мятежи —
сквозь все межи
коммуне
путь проложить.
Ленин —
жил.
Ленин —
жив.
Ленин —
будет жить.
К сведению смерти,
старой карги,
гонящей в могилу
и старящей:
«Ленин» и «Смерть» —
слова-враги.
«Ленин» и «Жизнь» —
товарищи.
Тверже
печаль держи.
Грудью
в горе прилив.
Нам —
не ныть.
Ленин —
жил.
Ленин —
жив.
Ленин —
будет жить.
Ленин рядом.
Вот
он.
Идет
и умрет с нами.
И снова
в каждом рожденном рожден —
как сила,
как знанье,
как знамя.
Земля,
под ногами дрожи.
За все рубежи
слова —
взвивайтесь кружить.
Ленин —
жил.
Ленин —
жив.
Ленин —
будет жить.
Ленин ведь
тоже
начал с азов,—
жизнь —
мастерская геньина.
С низа лет,
с класса низов —
рвись
разгромадиться в Ленина.
Дрожите, дворцов этажи!
Биржа нажив,
будешь
битая
выть.
Ленин —
жил.
Ленин —
жив.
Ленин —
будет жить.
Ленин
больше
самых больших,
но даже
и это
диво
создали всех времен
малыши —
мы,
малыши коллектива.
Мускул
узлом вяжи.
Зубы-ножи —
в знанье —
вонзай крошить.
Ленин —
жил.
Ленин —
жив.
Ленин —
будет жить.
Строит,
рушит,
кроит
и рвет,
тихнет,
кипит
и пенится,
гудит,
молчит,
говорит
и ревет —
юная армия:
ленинцы.
Мы
новая кровь
городских жил,
тело нив,
ткацкой идей
нить.
Ленин —
жил.
Ленин —
жив.
Ленин —
будет жить.

Поэта
интересуют
и мелкие фактцы.
С чего начать?
Начну с того,
как рабфаковцы
меня
хотели качать.
Засучили рукав,
оголили руку
и хвать
кто за шиворот,
а кто за брюку.
Я
отбился
ударами ног,
но другому,—
маленькому —
свернули-таки
позвонок.
Будучи опущенным,
подкинутый сто крат,
напомню,
что сказал
ученикам Сократ.
Однажды,
после
Сокрачьего выступления,
лошадям
не доверяя
драгоценного груза,
сами —
в коляску
впряглись в исступлении
студенты
какого-то
помпейского вуза.
Студенты скакали
и делали стойку:
Сократ
разглядывал
кентаврью стайку.
Доехал
спокойно
на зависть стоику,
сказал,
поднесши
к кепке лайку:
— А все-таки
с лошадью конкурировать
не можете!..
Правильно
правоверным
изрек Аллах:
мною
для того же
изобретены лошади,
чтоб мы
ездили
на них,
а не на ослах.—
Пример неподходящий,
спорить нечего;
но все же
его
запомните крепче…
Чтоб в вас
ничем
никогда не просвечивал
прошлый
белоподкладочный
мышиный жеребчик.
Каждую мелочь
мерь,
держи
восторгов елей!
Быт
не прет в дверь —
быт
ползет
из щеле́й.
Затянет
тинкой зыбей,
слабых
собьет с копыт.
Отбивайся,
крепись,
бей
быт!