Валерий Фимин-Гулимин - Золотой самолет

Восточная Африка —

вот колыбель,

мы странники оттуда.

Праматерью Евой

запущен мой день,

улыбка её повсюду.

Теряются мысли,

слова невпопад,

и горб,

как у верблюда.

Такое бывает,

мне говорят;

я думать об этом

не буду.

Я буду думать

совсем о другом…

надуюсь

воздушным шаром

и улечу поутру

с ветерком,

этот полёт —

даром.

С детства люблю непролазные чащи:

там закоулки, тоннели кричащи.

Там потаённые тропы и клад,

дебри лесные – отважному грант.

Страхи от дурости, как осьминоги,

шастают, щупают лица в дороге,

мокрою слизью текут наугад,

липнут присоскою к телу, шипят.

Рот перекосит гадючья дорога,

если, на счастье, ещё и берлога

встретит весёлым провалом в пути —

лучше забавы, поверь, не найти.

Влёт разрываешь кусты наудачу,

я не из слабых, но вот-вот заплачу —

катится шаром рычащим гора,

я словно мячик, а он – детвора…

Выкатил мячик: «Что, пули уснули?»

Пальцы сложились в весёлые дули,

выпрямил спину – сам Ника и стать,

здесь уж меня наглецу не достать.

Гордо окинул свои горизонты:

вот недалече уж пляжные зонты,

там и избушка, оладьи в печи —

радость-хозяйка, закуски мечи!

Я откупорю заветных пол-литра,

чокнусь с тобою, родная Палитра,

в закусь нанижу груздя, аки князь…

Шастает по лесу разная мразь.

Воробьёвы горы —

давняя пора,

юношей взбирался

на салют туда.

Представлял: штурмую

крепость Измаил,

а навстречу сильно

белый снег валил.

Рядом мои братья,

шли плечом к плечу,

было столько чувства:

Оттолкнись – лечу.

Под ногами блещет

красная Москва,

впереди сияет

тайнами звезда.

Слышны разговоры.

Прелый лист в кустах.

Поднимаюсь в гору —

нету чувства «страх».

Футбол люблю

за череду событий,

за яркость чувств,

эмоции в упор.

Когда выходишь

на игру – ты нищий,

а вот уходишь

славно – фараон.

В футбол гоняли

с детства до упаду.

Играли и в жару,

и в дождь.

И назовите хоть

ещё одну усладу,

где так же мирно

побеждает злость.

Елена – морская пена,

картина лазоревых волн,

во мне до седьмого колена

осанка её и взор.

Взор дивный.

Разрез её сладкий,

такой потаённый

наказ,

и утро

не даст разгадки,

разгадка получит

отказ.

Отказ —

совершенная форма,

и звуки его

как набат,

они звучат другому

и зажигают взгляд.

Программу «Кило дней»

забыли сверстать в граммы,

и где-то по пути

застыли телеграммы.

Открылась «красота»

коррупции до срока,

а белые бока

по признакам – сорока.

«Облако в штанах»,

Солнце в тюбетейке.

Ходят в небесах

люди-телогрейки.

Сколько их? Не счесть

безымянных, сирых,

на родной земле —

номера-могилы.

Порвана страна,

нету уз и связей.

КПСС не попала

в князи.

Их есть у меня!

Вот те красиво…

И день не обычный,

а яркое диво!

Журчит в поднебесье

такой колокольчик,

и облако реет,

и солнце щекочет.

Сыплется время,

песок между строчек.

Святится имя —

изысканный росчерк.

Тайные тропки

из детства

в самое сердце

легли.

Сказки рождественской

ёлки

счастьем по детству

прошли.

Запахи и ощущенья

с тех незабвенных

времён

мы, как кусочек

России,

гордо по жизни

несём.

Когда мы валялись

с Жекой

на лапнике у костра,

теплом и уютом

согреты,

не помнили мы

людям зла.

И помнится,

треск из чащобы

не очень нас с Жекой

пугал.

Последнюю конфету

делили мы пополам.

Вели разговор

неровный,

не помню, как засыпал.

Такой уголок

укромный,

наверное, я потерял.

Ночью мистика слепая

посещает дураков,

Луна светит чуть косая,

освещая ход часов.

Лают бешено собаки,

оскорбляя тонкий слух,

звуки ночи в полумраке

будоражат сон вокруг.

Ты заснул или не можешь?

Чудо-мысли бередят,

поднимая по тревоге

созидательный отряд.

Надо встать, нисходит голос,

ниоткуда в никуда.

Как в кино всё происходит,

зажигается свеча…

Ручка льёт чернила в строки —

вытекает ерунда…

Может быть или быть может?

Время скажет, а пока…

Продолжается движенье

Солнца, звёздочек, Луны —

не покинет провиденье

обожаемой страны.

Где ещё такие люди?

Сколько вынес, перенёс?

И доколе жить так будет?

Кто ответит на вопрос?

Солнце светит всем народам,

согревая шар земной.

Звёзды далеко, не слышат,

мой вопрос для них пустой.

На Луну одна надёга:

близок взор её и строг,

освещает путь сомненья

и к ответу слуг зовёт.

Слуги, стало быть, народа

вникнуть в дело не спешат:

им важнее в любом деле,

чтоб в их пользу результат.

Как бы сделать, чтоб с рассветом

на просторах всей страны

у всех слуг наших в работе

изменилися мозги?

Восхищение в природе!

Слава древним городам!

За такое воплощенье

я и жизнь свою отдам…

Прогремел будильник бойко.

Пробудился? Не пойму.

До сих пор на сердце горько:

разбудил ли я страну?

Нету мыслей в голове,

есть узоры на стекле,

и по нашей улице

народ не тусуется.

Тишина кругом, и в такт

только девочки сопят.

Наступило Рождество,

и на сердце так легко.

Так легко лежать в ночи

одиноко у печи,

слушая потреск огня —

он баюкает меня.

Так легко парит душа,

и лежу я, чуть дыша,

видя звёзды, лунный свет,

и хочу послать привет

всем, кого уж рядом нет.

Там в невиданной дали

проживают и они —

все, кого частица в нас

проживает здесь, сейчас.

С днём энергетика —

здравствуй патетика,

слава тебе,

Майкл Фарадей.

Мы за индукцию —

к чёрту коррупцию,

вива геному

великих людей!

Я к вам спущусь

в Рождественскую ночь

фонариком.

Мешать не буду,

только ласково

светить.

Вы будете

красивы и нарядные,

о разных глупостях,

наверно говорить.

Глядеть луна

в окошко будет

бубликом,

полезный ток

бежать по проводам,

быть может, вы

меня забудете…

А я жалею: