Анатолий Апостолов - За Храмовой стеной. Книга Памяти (сборник)

Светлой памяти философа Александра Зиновьева

Страданье должно окупаться блаженством,

Иначе, зачем эта вся суета –

Сплошная Затея, одно декадентство,

И лжехристианство и душ маята?

Устал я от жизни плохой и хорошей.

Я знаю, уверен, – живу я не так!

Но часто бывает под тяжкою ношей

Я мыслю о мести, усталый ишак:

»Сейчас я вам, люди, на головы сброшу

Свою непосильную, смрадную ношу –

И будет вам небо в зеленый пятак,

И сфера эфирная станет железной

И станет стеклянною нежная твердь,

Все станет для вас суетой бесполезной,

Все золотом станет и станет деньгами,

Не будет преграды меж мною и вами,

И хлеб ваш насущный нести будет смерть…»

Мне хотелось жить не у дороги,

Мне хотелось жить в ином краю.

Я цеплялся за чужие тоги,

Я лечил натруженные ноги –

И за это всех благодарю.

Я – репей, проросший у дороги.

И не надо мне твердить о Боге,

Я о Боге знаю лучше вас.

Я – репей, рожденный у дороги,

С Богом я встречался много раз.

С Богом я общался по несчастью,

Я, как все, был жертвенною частью,

Лопухом на гибнущем лугу.

И всю жизнь сам себе твержу:

Никогда не буду притворяться,

Фарисейство мира не приму,

Никаких о Боге вариаций

И любви к «несчастному» врагу.

Независимо от желаний,

Независимо от всего

Лабиринт – юдоль испытаний

Для характера твоего.

Погрузиться в себя как в пучину,

На смертельную глубину,

Отыскать роковую причину

И признать за собой вину

За то, что такое случилось,

За то, что врагам на милость

Ты отдал себя и Страну.

Лабиринт – вертоград блужданий

Строил царь, сошедший с ума.

После тысячей лет страданий

Не нужна человеку Тьма

В лабиринте жизни и смерти –

Минотавр Тесеем убит …

Верховодят в России черти,

Избран кесарем Вечный Жид.

Любовь Христа не только чувство,

Любовь – великое искусство,

И дар Небес, и Крест земной,

Как Иго жизни бытовой.

Но я хочу любви иной,

Хочу любить весь мир живой –

От валуна до муравья,

Я знаю в них – Судьба моя!

Светлой памяти автора книги «Философия вечности» В.Н. Никитина

Хорошо, что меня все забыли,

Хорошо, что и я всех забыл —

В облаках галактической пыли

Я плыву среди красных светил.

Среди звезд, этих красных гигантов,

Хорошо мне пылинкою быть:

Одарен я особым талантом

Равнодушных титанов любить.

И уже никуда мне не деться

В микросхеме огромных миров:

В ней я – матрица трудного детства

Отстрадавших свое праотцов.

Светлой памяти Владимира Пучкова

Не дрогнет листва на осине

У прямоугольной трубы.

Паркуются скорбно машины,

Сгружаются ловко гробы.

Труба неприметно курится,

Здесь плоть превращается в прах.

Нездешние странные птицы

Нахохлились на проводах.

Здесь благостно, чинно и мирно,

Под вдовий несдержанный вздох

Уходят за черную ширму

Свидетели жутких эпох.

Чудесных не жду вариаций –

Никто не вернется назад,

Не станет никто повторяться,

Никто не достоин наград.

Воистину, правда – бесстрастна:

Горсть пепла как жизни итог –

Так просто, доходчиво, ясно

Устроил рачительный Бог.

Что взято взаймы возвратится,

Вернется с лихвою Земле.

Качаются души как птицы

На светоносной волне…

Мир жестокий и ужасный,

В никуда уводит дверь —

Не кощунствуй понапрасну

И фанатикам не верь.

Верь лишь сердцу, только сердцу

Интуиции своей.

Слышишь, как играет скерцо

Под застрехой бог Борей?

Бригадиру Владимиру Ледовских…

– Ребята шахтеры! Вы живы? Вы целы? –

Автобус – направо, а водка – налево!

Ребята шахтеры, привет вам, привет –

Вы снова в рубашках родились на свет!

– На свете печальном роднятся порой

«Бог» и «богатство» и «бедность» с «Бедой» –

Богатство не светит и Бог далеко,

Шахтеру дается деньга нелегко.

А бедность с бедою? Так вот они рядом,

Нам жизнь отравляют замедленным ядом.

Вся жизнь на кухне и в тесных забоях,

В болезнях, в заботах и долгих запоях,

В досуге убогом под мат-пере-мат

И в обсуждении низких зарплат…

…………………………………………..

По штрекам, по штрекам идем мы вперед –

Авось не придавит, авось повезет…

Все глубже и глубже, подальше от Неба,

Вгрызаемся в Землю мы в поисках хлеба!

Заплатят – дойдем мы до центра Земли,

Где черти таскают жаровни свои…

– Так кто ж вы, ребята? Володя, кто ты?

– Мы все, Анатолий, слепые кроты,

Трудяги, лишенные светлой мечты…

Привет, привет, потомки – человеки!

Сейчас в Нарыме тридцать третий год,

Невмоготу нам жить в двадцатом веке –

Вчера ушел последний пароход…

Теперь до Томска плыть на ледоколе,

Теперь ему крушить метровый лед.

Душа опять кручинится о воле,

И о любви паромщица поет.

Ее сестру весною зэки съели,

Зимой придет паромщицы черед…

Густой туман спускается на ели,

Во тьму уходит тридцать третий год.

Простор Оби таинственен и гулок,

О пристань трутся льдины шелестя.

Нарым давно не место для прогулок,

Голодный край, болотные места.

Дитя войны с улыбкою недетской,

Чей взгляд всегда смущал седых волков,

Антропофаг селекции советской,

Я стал охоч до жареных голов.

Душа чужда пристрастия и гнева,

В больном мозгу события храня,

Я помню ту зарезанную деву

На суп мясной к Седьмому Ноября.

Она дана была нам как награда,

Как самый веский стимул и мотив…

Давно в земле четвертая бригада –

Мой подневольный, дружный коллектив.

Но всякий раз, когда я обмываю

Свой трудовой, сверхплановый успех,

То череп тот обугленный ласкаю,

Как папуас кокосовый орех.

Я – людоед. И я не жажду славы.

Но пусть страшит ужасная судьба

Того, кто строил сильную державу –

Советского имперского раба.

В краю людей в неволе умирая,

Съедая друга в честной тишине,

Я расскажу, нигде не привирая,

Всю правду о поруганной стране.

О той тюрьме с цветами на фасаде,

Где водку пьют из черепа отца,

Где все убийцы, ждущие награды,