Элла Боброва - Янтарный сок

Рискуя встретить взгляд понятного неверья,
сказал: «Вот хлынет фронт назад, верней, вперед…
Уже не долго, вы их встретите, наверно…»
Остановила взгляд на нем: «Вот вам — я верю…»
Мгновенно понял… Но как знала, что поймет?
Сама дивилась: как могла с едва знакомым
быть безбоязненно доверчива она?
Взвила, смешала все понятья и законы,
как дерзкий смерч пески в пустыне раскаленной —
Война.

Но нет, но нет! Один — неписаный — корнями
ушедший в старину, лишь дрогнув, устоял:
остались девушки с смешными именами
Эпох, Надлен, Идей — порой чисты, как Тани.
Олег одну из них тотчас же опознал.

Ее вновь потерять? Нет, никогда! Есть почта…
«Вам можно написать? Нет?.. Да?! На институт?»
Уже забыт налет. На солнце щурясь, почки
пух слипшихся ресниц вот-вот и разомкнут.

Перрон. Но где?.. Свисток. Волнуясь, озираясь,
вбежал в вагон. К окну! Сказала, что придет…
А вдруг?.. «Пришла! Бежит… Увидела! Аннетт!
Анюта, Аннушка!» Но, скорость набирая,
умчался поезд. Был Олег Ребров — и нет…

Их было двое. В целом мире
песок… песок… Кругом — вода.
Загадка облаков в эфире.
Беззвучное во всем «когда?»

В своей стране они солдаты
двух армий, ратных двух миров.
Два флага. Лишь один когда-то
взовьется над землей отцов.

В смертельной схватке две идеи:
Какая чище? Чья сильней?
Но чья безумная затея
их ядом отравить детей?

Один: «Нас больше. Правда, с нами
Врагов мы вправе убивать.»
Другой: «Вы — чернь. Рабов умами
нельзя судьбу страны решать.»

Враги. Но на краю могилы
нежданно своевольный рок
послал судьей им третью силу,
взяв сердце каждого в залог.

Пред этой силой молчаливой
не устояла их вражда:
Звенит над морем смех счастливый
и ответ на страшное «когда?»

Но эхо уловило тонко
боль ожиданья в голосах:
и плач сменяет говор звонкий,
а ласку — ненависть в глазах.

Корабль! Корабль! Несет спасенье
вдали оживший горизонт!
Корабль?.. Кому освобожденье,
кому несет возмездье он?

Один: «Свои!!.» Другому — волны:
«Живым — не выпускать врага!»
Ложится на курок невольно,
привыкшая «карать» рука.

Залп… Алым украшеньем
вскипело кружево волны,
и горестного изумленья
глаза любимого полны…

Не эхо с чайками над морем
перекликаются стократ —
то плачет в безутешном горе
убийца, девушка-солдат.

Хотя чудес на этом свете
неисчерпаемый запас,
в двадцатом веке трудно, дети
увлечь простою сказкой вас.

Но расскажу сегодня я вам
о том, как Ласточка свила
гнездо на облаке кудрявом.
Где эту сказку я взяла?

В ленивый полдень рассказали
ее мне сами облака,
и в тишине ее слыхали
березы, берег и река.

Не может быть? — Но уверяю,
что это вовсе был не сон,
и облака, конечно, знают
подобных сказок миллион!

Вам кажется необычайным
поступок Ласточки? Ну, что ж,
она искала жизни тайну
не там, где день на день похож.

Земля… Но Ласточке здесь душно:
наскучило ей жить с толпой
согнувшихся, всегда послушных,
довольных миром и собой.

Решила Ласточка-бунтарка
уйти в мир вольных облаков
и там, под необъятной аркой
найти желанный новый кров.

Так, в силу превратив желанье,
ввысь понеслась она стрелой,
чтоб — о вершина всех мечтаний! —
стать белых облаков душой.

Ликуют, беспредельно рады
все обитатели небес.
Построен в тучах гостьи ради
дворец невиданных чудес.

Там что ни день, то украшает
дворец по-новому заря;
Луна аллеи устилает
Ковром из нитей серебра.

Шлет Ласточке все поднебесье
алмазы с Млечного пути;
поют там ветры… Лучших песен
на всей земле нельзя найти!

Что ж наша Ласточка? Довольна ль?
Открыт небесный ей простор;
но почему к Земле невольно
она свой обращает взор?

Быть может, ждет, что непроглядной
тьме искра гения блеснет,
и что из массы безотрадной
один отважится на взлет.

Один — бесстрашный, сильный, смелый —
непримиримый враг богов;
один — презревший страх тяжелых
давно ржавеющих оков.

Ждет Ласточка. И откровеньем
вдруг истина открылась ей:
он жив… Он жаждет избавленья,
как легендарный Прометей.

Не счесть на теле ран глубоких
от хищных коршуна когтей.
Он пережил — боятся боги! —
сто тысяч медленных смертей.

Пред Ласточкою в новом свете
далекий мир предстал людской;
и посвятить его планете
она решила подвиг свой.

Пылает наша героиня
к герою жалости полна;
и, жаждой подвига гонима,
взывает к небесам она:

«Гоните, ветры боевые,
вы туч флотилии с собой.
Блесните, молнии стальные,
под грома возмущенный бой!

С высот низриньтесь, вод громады,
несись к Олимпу, гневный нал!
Вскипи, ломая все преграды,
в песок стирая глыбы скал!»

Раскрылось небо… Бездна скрыла
Олимп дряхлеющих богов.
И спал с героя груз постылых
(хоть и невидимых) оков.

Омыли вековые раны
ручьи целительных дождей.
И вновь зажег дерзанья пламень
освобожденный Прометей.
…………………………………………….
Вернулась Ласточка на Землю,
свершив отважный подвиг свой.
Ее призыву тайно внемлет
поныне на Земле герой.

«Именем Его Императорского Величества, Государя Императора
Петра Первого, объявляю ревизию сему сумасшедшему дому!» —
крикнул новый с безумною, дерзко
запрокинутой головой.
(громкий голос, звенящий и резкий,
подхватил коридор пустой).
Он был страшен: в глазах воспаленных
неподвижный горячий блеск;
а в рассудке больном, возбужденном —
странных мыслей дремучий лес.

Клок волос на лбу. Спутана грива.
Шаг решителен, быстр, тяжел.
Наготу стен больничных пытливо
взглядом зорким больной обвел.
В ванной: печь?.. котел?.. — Камера пыток!
Потолок в паутине труб…
«Кипятком! А-а! Бог мой, защиты!..»
Дикий вопль с искаженных губ.
«О, Георгий святой! Тебе тело
предаю, но не дух, о, нет!»
В сон провал. Лунный, мертвенно-белый
заливает палату свет.