Коллектив авторов - Последняя среда. Литература о жизни (Тема номера: Украина)

А.С.Пушкин «Полтава»

Как в чешуе горячей Киев

в лучах рассветов и закатов

плывет, чтобы уплыть однажды

на юго-запад.

В Днепра обжитых, теплых чашах,

в обугленных его глубинах

неравномерно бьется сердце

Владимира.

С востока свет идет неверный

походкой торопливой девы,

ведет дорогу за рубеж,

чтобы, преодолев пределы

Отечества, познав покой

Литвы лукавой и Варшавы,

вновь повернув домой, к востоку,

младенца выплеснуть в Подол.

Свободный Киев, полюби

прекрасную, как жизнь, Европу!

Но в чешуе горящей Киев,

как воин гордый, с кровью рыбьей,

не принял дара – дочки русой.

Он вдруг заголосил по-русски.

И вот над Киевом заклятье —

с мечом, в блестящем рыбьем платье,

застыла баба над рекой

с литою поднятой рукой.

И под пятой застыл Владимир,

и княжий город под пятой.

Память словно дождь и солнце,

я то плачу, то смеюсь,

бо пiд серцем моïм б \'еться

моя Киевская Русь!

Ладонь у долоню,

долоню в ладонь.

Переклик чистых «до».

Единство дум, братерство мов

скрiзь соль и сiль – в одно.

Мiй тато родом из-под Брянска,

а ненька – з степу, з понад моря.

Я росiянка. Я нiколи

там не була, откуда корнем

меня питает мой язык.

Мiй голос сызмальства привык

звучать среди дерев других,

де не берези – де каштани

бiля днiпровських сивих круч.

Я дочь краïни вiльной, мамо?

Я русским именем зовусь.

Яке це щастя – раздвоïвшись,

помножитись серед своïх:

пiснi чарiвнi Украïни,

России просветленный стих.

Увенчается счастьем мятеж,

Повезет и тебе, недотепе…

Может, в Бахмаче яблочко съешь,

Мирабель поклюешь в Конотопе.

И сестра твоя так же мала,

Никому не процвесть от раздела.

Так она тебя долго ждала,

Что с тоски твои песни запела.

Как теперь? Разгостишься в гостях —

Или, от безъязычья чумея,

Возопишь на отцовских костях,

Как погибшая дочь Кочубея?

Зимой мудрено не упасть на Андреевском спуске.

О, жаркая, рыжая, с бантом и в праздничной блузке!

Спешил к вам, затылок ушиб и расквасил колено,

Нестоек, непрочен и ростом не вышел, простите!

Я вот вам принес – своих витязей вы угостите.

Привет от Житомира Стольному граду, Елена.

Смешались родной украинский, немецкий и русский!

Бушует, взвывает метель на Андреевском спуске.

Гремели орудья, потом вы играли Шопена

При слабенькой свечке. Зачем так дрожат ваши пальцы?

Конечно, вы знаете, я человек не военный,

Я пить не умею… Смотрите-ка, ишь разболтался!

Но мне вот сейчас показалось… Вам больно, Елена?

Вы лучше нас всех, только жаль, что забыли о тайне,

О таинстве грозном, когда преклоняли колена…

И кто за вас, милая, встанет на этой Украйне?

Кафейная гвардия в кремовых шторах, Елена!

А все же я смелый! Ведь улицы в Городе узки,

И скользко, особенно здесь на Андреевском спуске…

Нет, вы не виновны, вас первой коснулась измена,

Зачем же мне Троей над Стольным повеяло градом?

Простите меня, я чего поопрятней надену,

Чтоб не было стыдно пред елкой сидеть с вами рядом.

Нас предали, милая. Скользко, темно…

Я люблю вас, Елена.

В черных телеграфных проводах

Запевают звездные хоралы

Что-то о веселых поездах,

Малость не домчавших до вокзала.

Только крест приблизится к кресту

И кресту прошепчет: “Вы тут крайний?”

И считаю за верстой версту

Вдоль от Магадана до Украйны.

И пока, свиваясь, темнота

У твоих ресниц не заклубится,

Спят на электрических крестах

Белые фарфоровые птицы.

И, урвав какой-то сладкий миг

От забот ночного перелета,

Ястребы бросаются на них,

Как на хаты бомбы с самолета.

И летят, голодные, назад,

Лишь побьются клювы по фарфору,

Да глядят бездонные глаза

В филиново око светофора…

“Я к тебе, единственный мой друг!

Видишь, я прозяб до подноготной,

Кровь больная просится на юг

От клопов, от пагубы цинготной.

Я давно хотел. Но кровь раба

Не пускает в дальнюю дорогу.

Вроде бы осел, моя судьба,

Стал поприживаться понемногу.

Там ведь тоже город – Магадан.

Там другое море – но ведь море…”

(Видится ему упругий стан,

Силуэт на вылинявшей шторе,

И как золотого светлячка,

Чуть не захлебнувшегося в рюмке,

Вынимала тонкая рука,

Как потом он гладил эти руки.

Тридцать лет как нет ее руки, —

И еще найдешь такую где же?

А в лесу на юге – светлячки,

И всегда они одни и те же!)

“Равновесья не сулил тот год,

Все тряслось, шарахалось, металось…

Девочка моя, послушай вот,

Понимаешь, что мне намечталось?

Чтобы Рай, Чистилище и Ад

Взять на землю из мечты поэта…

Почему твои глаза горят?

Я ведь просто так. Прости мне это.

Слушай! Размотал я двадцать лет,

Двое нас осело в Магадане:

Я да мой сокамерник – сосед,

Мы с ним воевали у Тамани.

Пучеглазый этот крокодил,

Денщиком служил он у комдива —

Как на бал, расстреливать ходил,

Падают по одному, красиво,

Это, молвит, надо понимать,

И глаза у самого смеются.

Как хотелось руки мне размять,

По стене трухлявой размахнуться,

Чтоб ни этой рожи, ни стены…

Но одними русскими попами

И одной мы верой крещены

И одними кусаны клопами —

Спинами же спим к одной стене…

Одного лишь не могу постичь я:

Почему ты улыбнулась мне

Из твоих туманов, Беатриче?

Ты меня простила? Как летят

Верстовые! Разве в силах спать я…

С каждой высоты они глядят,

Эти птицы, с каждого распятья!..”

Он к утру забудет обо всем,

И столбы и думы канут в бездну.

Лишь вагон последним колесом

Медленно гремит по переезду.

В Украине Млечный путь

называют Чумацким шляхом

Поскрипывает тяжкий воз,

И вслед за ним скрипят другие —

Неспешно тянется обоз

Из южных далей в даль России.

Ступают медленно волы,

И с люлькою в зубах утешной

Бредет чумак, парят орлы

И солнце движется неспешно.

Так, выбрав лучшую из доль,

Чумак иной не хочет доли:

Быть может, дорогая соль —

Предлог для неоглядной воли.

Пустая степь, вечерний шлях

И ковылей ночные ласки…

Блукают взгляды в небесах,

Где тускло светит Шлях Чумацкий.

По бесконечности дорог,

Скитаясь, он свершает требы,

И, может быть вся жизнь – предлог

Для созерцанья звезд и неба.