Фердинанд Фингер - Избранное

«Проснись, красавица, проснись!» [16]

Колокола звенят в весеннем рае.

Скорее с головою окунись

В любовь, что дарит середина мая.

Какая ветреница ты, любовь,

Шалишь и манишь, весело играя.

И мне напоминаешь вновь и вновь

Веселую грозу в начале мая.

«Проснись, красавица, проснись»,

Уже звенят на сбруе колокольца,

И конь копытами нетерпеливыми стучит,

И стук влюбленного в твое оконце.

О, мир! В тебе таком многообразном

Вчера я встретил женщину одну,

Которую знавал и пожалел о том разнообразье,

Которое в ее лице я встретил наяву.

Палитра красок: хитрость, жадность и двуличье,

К ним прилепились наглость, глупость и еще:

Там невтерпеж «читать чужие письма

Заглядывая нам через плечо» [17] .

В ней фарисейство, доведённое до совершенства,

Мошенницы в ней ловкость, лень брюзжанье и еще

Гордыня непомерная – тот вечный знак злодейства

Ну, все что в человеке плохо – все ее.

Сегодня повстречал я женщину одну,

Которую знавал, перед которою мужчина – на колени.

С ней, Жизнью-птицей вверх, а не ко дну.

В ней – Доброта, Порядочность и Честность на пределе.

В ней – Тихость и Покладистость и простота,

Та Простота, в которой воровством не пахнет.

Самоотдача, Преданность и Красота,

В ней спрятанная Льстивость колокольчиком не звякнет.

И если ты в таком многообразии нашел

Такую женщину, невероятную такую.

Считай – Господь к тебе ее привел.

Ты не пролей ее слезы, не возжелай ты женщину другую.

В том чудесном кафе, что на Unter den Linden,

Я сидел вечерком с кружкой пива в руке.

Майский вечер, шумок, свет луны, пахнут липы.

Кофе пахнет за столиками невдалеке.

Я сидел, наблюдая за жизнью вечерней,

Что веселье дарило Берлину весной.

И к вечерней той жизни Роллс-Ройс незаметно

Подкатил – господин сел за столиком рядом со мной.

Не спеша заказал он стакан минеральной,

И стаканчик с пузырчатой влагой смаковал не спеша.

А напротив сидел господин небогатый.

Рядом с ним молодая девица – жена, не жена.

И бифштекс полновесный – напитанный кровью

Оба резали ножиком и не спеша

Наслаждались едой и, наверно, любовью,

А бутылочка «Руж» так была хороша.

А ведь тот господин – что возник из Роллс-Ройса

Мог десяток кафе в свой карман положить,

Но кусочек бифштекса откусить не так просто

И с бутылочкой «Руж» так не просто дружить.

Кружку пива допив, я ушел по-английски,

Поняв цену деньгам и Роллс-Ройсу тому,

Было искренне жаль мне того господина,

Жизнь которого, видно, подходила к концу.

Я был свидетелем убийства красоты,

Когда вдруг роковой раздался выстрел.

И камнем вниз лебедка с высоты

Упала, вдруг сложив прекраснейшие крылья.

А лебедь дальше в клине полетел,

Вдали исчез, наверное, не осознав потери,

А я в ошеломлении стоял – смотрел.

Не верил я в расстрел любви, и нервы были на пределе.

Вот год прошел – то озеро я посетил,

Глаза мои вдруг стаю лебединую там увидали,

Малышки-лебедята под прикрытием чудесных крыл

Такою стайкою прекрасной проплывали.

А недалёко лебедь одинокий проплывал.

Как будто что искал, не находя, метался.

Наверное, убитую любовь он вспоминал.

Затем годами он на озере не появлялся.

Наверно, как и мы, он умер от тоски,

Тоски непоправимой и не излечимой.

О, человек! Любовь не убивай – ты сбереги

Единственное, что дается нам Судьбой неотвратимой.

Над рекой опустился туман.

Мне лица-то, что рядом, не видно.

Только песнь – соловьиный дурман —

Все волнует меня непрерывно.

Хорошо, что туман скрыл лицо,

Не обидно, что резко сказала,

Как кукушка в чужое гнездо,

Ты зачем в душу мне залетала?

Растворился в рассвете туман,

Тот, что душу послал на расправу,

И исчез в том тумане обман

Тот, который – любовной отравой.

Но погибла любовь навсегда,

И судьбу той любви я приемлю,

Ведь жестоко птенцов из гнезда

Кукушонок бросает на землю.

Я вышел на балкон, и надо мной звезда

Таинственным вдруг засияла светом,

В вечернем сумраке ты, как всегда,

Покоя не даешь душе поэта.

Миллиарды лет летел твой свет издалека

Земля ещё планетой не предстала.

И дней семи творения ведь не было тогда,

А та звезда уже существовала.

Но вот случилось – божеской рукой

Земля возникла – разум появился.

И этот разум с той далекою звездой

Каким-то странным образом соединился.

Я знаю, что бессмертною душой,

Преодолев законы Времени и Тяготенья,

Я улечу и буду в Вечности с тобой,

Души ведь не касается земное тленье.

Там, наконец, вдали от суеты земной,

Душою, обращенной к Богу,

Я там пойму – кем выглядел живой.

Пойму, какую на Земле прошел Дорогу.

Дорогой полной преступлений и греха

Или дорогой нравственной и чистой

Предстанет перед Богом в голости моя Душа

И, может, оправдается перед Пречистым.

Влюблен я в вас, и это очевидно,

Я этим чувством дорожу, как никогда,

Признаться вам в любви не стыдно,

Когда смотрю я в ваши с поволокою глаза.

Как я хочу в любви своей признаться,

Но, к сожалению, я вижу вас в кино,

Актрисе можно в страсти поклоняться,

Но из картины на свидание позвать мне не дано.

Ну, и пускай, достану копию картины,

И буду день и ночь смотреть ее с экрана на стене,

И буду страсть мою делить наполовину,

Любовь мою поглаживая нежно по спине.

Ты – покровительница всех ушедших душ,

Свидетельница встреч порой ночною.

Луна ночную посещает глушь,

Высвечивая мертвых имена, скользя над их плитою.

Ты – повелительница и отливов, и приливов на земле.

Таинственным лучом своим в окошко

Ты освещаешь вдруг портреты на стене,

Скользишь по стенам и лицу сторожко.