Ф. Астафьев - От всего сердца

Из теса крыша на два ската,
Наличников затейливый наряд,
Два небольших окна,
Забор дощатый
И крошечный с цветами палисад
Бревенчатыми избами такими
Еще богата улица моя.
Они живут,
Но тут и там за ними
Дома многоэтажные стоят.
По вечерам они сияют светом,
И, глядя в завтра, ясно вижу я:
Пройдет,
Пройдет по городу проспектом
Окраинная улица моя!

На экзамены шел парень смело:
В математике токарь силен.
А избрал, чтоб мечта стала делом,
Факультет астрономии он.

Пусть усталость легла под глазами,
Видно, много ночей недоспал, —
Он вчера
сдал последний экзамен
И студентом-заочником стал.

Вот идет он порою вечерней
С ясноглазой подругой своей.
И толкует ей парень, наверно,
О дорогах небесных огней.

Фонари вдоль аллеи попарно,
С нею он по бульвару идет.
И с простою профессией парня
Звездочетом
девчонка зовет.

Здесь бряцали кони уздечкой,
Дожидаясь своих седоков.
У правленья возле крылечка —
Коновязь из трубы и столбов.
А над нею крышей два вяза,
Чтобы дождь лошадей не мочил,
Только нынче у коновязи —
Все «Победы» да «Москвичи»!

Пыль над карьером будто туча,
За ней и солнца не видать,
А он с хозяйством со своим гремучим
Готов уже взрывать опять…

Давно себя он штатским называет,
Хотя военную профессию хранит:
Он взрывами своими добывает
Дорожному строительству гранит.

Сейчас вот в трубку скажет строго:
— В укрытия! Взрывать начнем! —
И сотни метров будущей дороги
Ударят в небо каменным дождем.

Солнце желтыми лучами
Паутину в небе ткет.
На углу между домами,
Стоквартирный дом встает.
Маляры дошли до крыши,
Дом уже почти готов.
Запевают: «Ай, да Миша!»
Десять дружных голосов.
«За троих в работе Миша,
Хоть ему 17 лет»,
Про него в газетах пишут —
«Не рабочий, а поэт».
Песня льется все задорней,
Шаг прохожих тормозит:
«Он трудом своим упорным
На пять лет вперед глядит!»
Распевает вся бригада.
Как улыбке не расцвесть:
Крыша — будто бы эстрада,
На концерте — город весь!
Вся бригада распевает,
Восхищается народ.
Только… булку уплетает
Бригадир
И не поет.
Может, парень не в ударе,
Может, парень не здоров,
Слов не знает, может, парень, —
Как же петь,
Не зная слов!?
…Нет, слова ему известны,
Подтянул бы, да нельзя,
Потому что в этой песне
Про него поют друзья!

Якоря на пуговках горят,
Пенистые волны на тельняшке.
И касторовый морской бушлат,
И ремня надраенная пряжка!
Много лет служил на корабле,
В кочегарке,
У горячих топок.
Побывал на Огненной земле,
На Камчатке, у дымящих сопок.
Он привык повелевать огнем,
Запертым под сводом жаркой топки.
Потому и говорят о нем:
— Старый мастер!
Видно по походке…
Скоро шестьдесят,
Но у кобла
Он, как прежде.
Возраст, мол, не страшен! —
Стал хозяином квартирного тепла
Он в семиэтажном доме нашем.
Но в душе — моряк.
И до сих пор,
По привычке,
Называет землю сушей.
А начнет о море разговор,
Все жильцы развешивают уши.
Для ребят он и герой и друг,
Выйдет в сад, они его осадят,
В центре — он,
Они — гурьбой вокруг.
— Расскажите!
— Дядя Коля!
— Дядя!
…И плывут мальчишки по волнам,
Огонек у каждого во взоре.
Им, наверно,
Снится по ночам,
Будто дом — корабль,
А площадь — море.

Потряс окрестность громовой удар,
Рожденный доброй силой аммонала.
И глыбою бесформенной руда
К подножью взорванной горы упала.
Ей не знаком был солнца яркий свет.
Зажатая пустой породой туго,
Она в горе лежала сотни лет,
Чтоб стать теперь пером, машиной, плугом.

Шумок одобренья донесся из зала,
И встал он — не мастер красивых речей.
Здесь нужно сказать о нагреве металла,
О способах быстрой загрузки печей,
О том, как помог он родному заводу
Тонны мазута за год сохранить.
Зал приумолк. И холодную воду
Хочет кузнец из графина налить.
Здесь жарче, чем в цехе, горячем кузнечном
(Фотографы рядом — готовы снимать).
Он знает: бояться не нужно, конечно,
А все ж страшновато…. С чего же начать?
И медленно стены оглядывать стал он,
И вдруг, где сходились знамена-лучи,
С портрета ему улыбнулся Сталин —
Тот, кто работать его научил.
Кузнец просветлел. Расправляются плечи.
И сразу волнение сходит с лица…
И был по заслугам овацией встречен
В ученом совете
доклад кузнеца!

Рябит в глазах.
Дымок лизнул лицо.
Цемент,
Железо,
Серобурый камень.
И экскаватор в камень и песок
Вгрызается железными клыками.
Движенье, гром.
Безусый моторист,
Перекричать стараясь
Сотни зычных звуков,
Кричит, ко рту прикладывая руку:
— А ну, держись!
Подвижный,
Смуглый.
В блеске серых глаз
Задумчивость,
Упрямство,
Непокорность, —
Такой огня попробовал не раз,
Такому в жизни,
Как в полях просторно.
Задорный смех,
Небыстрый говорок,
Движения рассчитаны и метки…
…Здесь будет цех,
Здесь пустят в краткий срок
Гигантское творенье пятилетки.
Свистят пары,
Дымят внизу костры.
Над стройкой —
Дым лиловыми платками.
А экскаватор у Седой горы
Орудует железными клыками.

Шахтерский поселок назвали Афоном.
И рос он, убогий,
Теснясь у воды.
И был он суровым, естественным фоном
Для грустной картины
Горняцкой нужды.
Прославился он не богатством, а нищими,
Шахтерскими драками,
Ловким жульем,
Да тем, что несчастье и голод, как сыщики,
Следили за каждым
Шахтерским жильем.
Но грянул в семнадцатом выстрел с «Авроры»,
Над миром иная
Заря занялась.
И насмерть стояли копейцы-шахтеры
В боях за родную
Советскую власть.
С тех пор, что ни домик, живут на Афоне
Герои походов,
Герой труда…
Пылает заря, золотя терриконы,
Цветы расцветают в зеленых садах.
Греют афонцы в сердце желанную,
Ветрами весны
Принесенную весть,
Что скоро на месте поселка саманного
Другому красивому
Городу цвесть,
Что бросят на улицы, некогда грязные,
Березы свою
Кружевную тень…
Афонцы сегодня торжественно празднуют
Шахтерского города
Новый день.