Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

III

Джо пальцы бешено бросал
На ундервуд, пиша.
До крови губы он кусал,
В крови его душа.

Ведь юный Джо, я говорю,
Закон и Бога чтил.
Листок он дал секретарю:
«Прочти, скорей прочти!..»

Но тот мгновенно помертвел
И выронил перо.
Без слов хрипел минуты две
Золотозубый рот.

Глаза от ужаса слезя,
Взглянул, как на чуму:
«Какая ложь! Нельзя, нельзя!..
И в руки не возьму!»

IV

Джо к издателю идет,
Наморщив жестко лоб.
(В стеклянном кабинете тот
Сидел, как в банке клоп.)

И вот зачавкал круглый рот
Скрипучей половиц:
«Томпсон — прибежище сирот,
Опора для вдовиц…

На десять тысяч дал реклам Томпсон…
И даст еще.
Вы дуралей иль просто вам
Желателен расчет!»

«О мистер, — вздох, — поймите, — вздох, —
Она невеста мне!..» —
«Так, значит, был ваш выбор плох,
Иных решений нет!»

V

Был молод Джо — лишь двадцать лет
Исполнится ужо, —
И этот день, как злая плеть,
Хлестнул по сердцу Джо.

Был прежде мир криклив, но прост,
Как негритянский джесс,
Но рухнул вдруг висячий мост,
Под ним же бездна… Yes!

Скребла тоска, и в голове
Царапался наждак.
Купил Джо черный револьвер
И стал Томпсона ждать.

Метнулась дверь. Сигара, жест,
Гудка поспешный альт.
Пенсне звенит совсем как жесть,
Разбившись об асфальт.

И схвачен Джо… Угрюм, сутул,
Как статуя тоски.
И посадили Джо на стул
На электрический!..

VI

Тюремный священник заболел. Заменена
Опытность — чувствительностью случайного патера.
Внутренность камеры. Джо
Поднимается с кровати.
Начальник тюрьмы предлагает ему стакан вина.

Кто из жизни в смерть перекинет мост?
Но тюремщик прям, но тюремщик прост.
В позумент обшит у него рукав.
Позумент всегда в этой жизни прав.

«Эта чарочка — милосердья пай.
Пей. За мной ступай».

Путь из жизни в смерть — пятьдесят шагов,
За твоей спиной, мальчик, дробь зубов.

«Вы святой отец? Вам, гляжу, свежо» , —
И ему стакан протянул свой Джо.

И сказал-пропел, окарин нежней:
«Вам оно нужней!»

И надменен, прям, обмахнув виски,
Сел дружок на стул электрический:
Не упал мешком и не просто сел —
Складки брюк, как франт, подтянуть успел.

Был покой в очах, был покой в плечах.
«Опускай рычаг!»

VII

А накануне репортер
Из тех, что часто бьют,
К нему пробрался, точно вор,
Царапнуть интервью.

Но Джо, несчастный человек,
Уже сошел с ума —
Он всех своих былых коллег
Изматерил весьма.

И написали господа,
Крахмальные зобы,
Что Джо преступником всегда
Закоренелым был…

Разве жизнь бывает тесна
У распахнутого окна,
За которым цветет весна, —

Если ветер в лицо плеснул,
Если слышен прибоя гул,
Если город внизу уснул.

Если тополь уже в цвету,
Если вновь вспоминаешь ту,
За которой блуждал в порту,

Если дом на горе высок,
Если город — Владивосток,
Это памяти лепесток!..

Море — ласковый бриллиант,
Облака, паруса шаланд,
Побережья лиловый кант.

Не сбежать ли опять с горы
Для отыгранной той игры,
От которой глаза мокры?

Ах, какие всё пустяки!..
Но стучат и стучат стихи,
Так мучительны и легки, —

Словно маятник молотком, —
Об одном, об одном, об одном:
Не Россия ли за окном?

Не последний ли взор ее,
Не последнее ль острие
В сердце беженское мое?

Затворилось навек окно,
Занавесил его давно, —
Без окна и в душе темно…

Запыленная жизнь тесна,
Запыленная жизнь душна
Без распахнутого окна!

Проходит год хромающей походкой,
Клоня рукой плечо поводыря.
Ребенок-день глядит светло и кротко, —
Его предел — вечерняя заря.

И чем слепее поступь года —
Пусть веселей поет поводырек,
Пока его не бросит непогода
Протоптанной дороги поперек.

Со сгибов ручек свешивались грифы,
Швырнув дракону бронзовый браслет.
Как вкрадчиво читал иероглифы
Переводивший их востоковед!

И, ознобив на загудевшей меди
Полуприкрытый шелком локоток,
Американка, крашеная леди,
Сказала: «Да!» — и стукнул молоток.

Неужели не осилю смерти,
Потную от ужаса беду,
И она мне голову отвертит,
Словно негритенок — какаду.

Из силка не рвется, не летится,
Сердце пусто замерло в тоске…
Для чего ж ты выучила, птица,
Десять слов на глупом языке.

Ну, скажи движеньем омертвелым,
Что в жаркое вовсе не годна,
Что дано изведать крыльям белым
Небо до лазоревого дна.

Или, крикнув исступленно-тонко,
Выплюни рубиновую кровь,
Чтобы изумленно негритенка
Надломилась бронзовая бровь.

Чтобы сжались медленные пальцы,
Чтобы сам он яростью помог —
Да! — покинуть огненной скиталице
Белый окровавленный комок.

Докачает, дотрясет, дотянет
Городской автобус. Посмотри:
Железнодорожными путями
Перерезанные пустыри.

Ворон тяжко крыльями промашет,
Спотыкаясь слепо на ветру.
Посмотри, похожи на монашек
Привиденья закоптелых труб.

Как гудка протяжна панихида,
Как рыдают медные уста,
И какая горькая обида
В содроганьях пыльного куста,

В рыжей травке, худосочно слабой,
В черных ямах с зеленью воды,
Где живут жиреющие жабы
С желтыми глазами из слюды.

Кончено, подведены итоги:
Если больше нечему сгорать,
Вот сюда приволокут нас ноги
Бессловесно, подло умирать.

Будешь хрипло отходить во мраке,
Чтобы хмурый сторож поутру
Рядом с трупом бешеной собаки
Отыскал и твой угрюмый труп.