Семён Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 4. Гражданская лирика и поэмы

Что такое новаторство?
Это, кажется мне,
на бумаге на ватманской —
мысль о завтрашнем дне.

А стихи, или здание,
или в космос окно,
или новое знание —
это, в целом, одно.

В черновом чертеже ли
или в бое кувалд —
это опережений
нарастающий вал.

Это дело суровое,
руки рвутся к труду,
чтоб от старого новое
отделять, как руду!

Да, я знаю — новаторство
не каскад новостей, —
без претензий на авторство,
без тщеславных страстей —

это доводы строит
мысль резца и пера,
что людей не устроит
день, погасший вчера!

Не устанет трудиться
и искать человек
то, что нашей традицией
назовут через век.

Номер стиха на экзамен цирку
ареной чувств моих и дум —
уверенных ног расставляя циркуль
по проволоке строчки, качаясь, иду.
Зонт золот. Круг мертв. Шаг… Сталь. Взвизг!
Звон, зонт. Рук вёрт. Флаг. Стал. Вниз!
Жизнь, вскрик! Мышц скрип, стон!
Мир скрыт, лишь крик стогн!
Всю жизнь глядеть в провал пока в аорте кровь дика!
Всю жизнь — антрэ, игра, показ! Алле! Циркач стиха!

Мери-красавица
у крыльца.
С лошадью справится —
ца-ца!

Мери-наездница
до конца.
С лошади треснется —
ца-ца!

Водит конторщица
в цирк отца.
Лошади морщатся —
фырк, ца-ца!

Ваньки да Петьки в галерки прут,
Титам Иванычам ложу подавай!
Только уселись — начало тут как тут:
— Первый выход — Рыжий! Помогай!

Мери на бок навязывала бант,
подводила черным глаз,
а на арене — уже — джаз-банд
Рыжий заводит — раззз:

Зумбай квиль-миль
толь-миль-надзе…
Зумбай-кви!..
Зумбай-ква!..

Вычищен в лоск,
становится конь.
Мери хлыст
зажимает в ладонь.
— Боб, винца!

Белой перчаткой
откинут лоб.
Мери вска —
кивает в седло:
— Гоп, ца-ца!

Цца!
По полю круглому. Гоп!
Конь под подпругами. Гоп!
Плашмя навытяжку. Гоп!
Стойка навыдержку. Гоп!
Публика в хлопанье. Гоп!
Гонит галопом. Гоп!
Мери под крупом. Гоп!
Мери на крупе. Гоп!
Сальто с седла.
Раз — ап, два — гоп!
Мери в галоп.

Публика вертится.
Гоп…
Гоп…
Гоп…

Екнуло сердце.
Кровь…
Стоп!..
Крик —
от галерки до плюшевых дамб,
публика двинулась к выходам.

Все по местам! Уселись опять.
Вышел хозяин. Сказал: «Убрать!»

Зумбай квиль-миль
толь-миль-надзе…
Зумбай-кви!..
Зумбай-ква!..

Бой быков!
Бой быков!
Бой!
Бой!

Прошибайте проходы головой!

Сквозь плакаты, билеты,
номера —
веера, эполеты,
веера!..

Бой быков!
Бой быков!
Бой!
Бой!

А в соседстве с оркестровой трубой,
поворачивая
черный бок,
поворачивался
черный бык.

Он томился, стеная:
— Ммм-у!..
Я бы шею отдал
ярму,
у меня перетяжки
мышц,
что твои рычаги,
тверды, —
я хочу для твоих
домищ
рыть поля и таскать
пуды-ы…

Но в оркестре гудит
труба,
и заводит печаль
скрипач,
и не слышит уже
толпа
придушенный бычачий
плач.

И толпе нипочем!
Голубым плащом
сам торреро укрыл плечо.
Надо брови ему
подчернить еще
и взмахнуть
голубым плащом.

Ведь недаром улыбка
на губках той,
и награда ему
за то,
чтобы, ярче розы
перевитой,
разгорался
его задор:
— Тор
pea
дор,
веди
смелее
в бой!
Торреадор!
Торреадор!

Пускай грохочет в груди задор,
песок и кровь — твоя дорога,
взмахни плащом, торреадор,
плащом, распахнутым широко!..

Рокот кастаньетный — цок-там и так-там,
донны в ладоши подхлопывают тактам.
Встал торреадор, поклонился с тактом, —
бык!
бык!!
бык!!!
Свинцовая муть повеяла.
— Пунцовое!
— Ммм-у!
— Охейло!

А ну-ка ему, скорей — раз!
Бык бросился.
— Ммм-у!
— Торрейрос.

Арена в дыму. Парад — ах!
Бросается!
— Ммм-у!
— Торрада!

Беснуется галерея,
орреро на…
— Ммм-у!
— Оррейя!

Развеялась, растаяла
галерея и вся Севилья,
и в самое бычье хайло
впивается бандерилья.

И — раз,
и шпагой
в затылок
влез.
И красного черный ток, —
и птичьей стаей
с окружных мест
за белым платком
полетел платок.

Это:
— Ура!
— Браво!!
— герой!!!
— Слава ему!
— Роза ему!

А бык
даже крикнуть не может:
ой!
Он
давится хриплым:
— Ммм-уу…
Я шею
хотел отдать
ярму,
ворочать мышц
шатуны,
чтоб жить
на прелом
его корму…
Мммм…
нет
у меня
во рту
слюны,
чтоб
плюнуть
в глаза
ему!..

Шли мы полем,
шли мы лугом,
шли мы полком,
шли мы взводом.

Белых колем,
гоним кругом,
в общем, толком
страх наводим.

Разузнать велел комбриг нам,
где беляк засел в полях: —
На разведку, Сенька, двигай,
винт за плечи, и на шлях!

Вот, брат,
иду, брат,
в куст, брат,
в овраг, брат,
лег, брат,
в кусты, брат,
идет, брат,
враг, гад!..

С ружьем, гад,
с ножом, гад,
и тут, брат,
встаешь:
— Стой, гад,
ни с места,
даешь!..

А он, гад,
слышь, брат,
четырехглазый.
Брит, брат,
крыт, брат,
круглой папахой.
Водкой воняет —
шаг до заразы.
А грудь, брат,
крыта желтой рубахой.

Был, грю, бритый,
будешь битый!
Резал наших,
кажись, довольно!
А он, грит, биттэ,
гэрр, грит, биттэ…
— Бить так бить, —
кулакам не больно!

Бил я, бил, а потом — бабахнул,
падал он — мертвым на брюхо бахнул.
Я, брат, вижу — чудна папаха,
глядь, а в папахе, кажись, бумага.

Стал я с папахой ходить к комбригу,
стал я под честь отдавать бумагу.
Бумагу читал комбриг, что книгу,
потом, брат, орден дал за отвагу!

Как стали мы с планом бить Петлюру,
в петлю Петлюру загнали точно.
Махно смахнули, задрали Шкуру,
и вот затюкан Тютюник прочно.