Всеволод Рождественский - Стихи

Живут жасмин и молодость на Рейне, Цвети и ты обманом снов своих,А мне орган - брат Шумана и Гейне Широк, как мир, гремит: "Ich grolle nicht"..

* "Я не сержусь" (нем.) - слова Гейне, музыка Шумана. Всеволод Рождественский. Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.

КУПАНЬЕ Идти густыми коноплями, Где полдень дышит горячо, И полотенце с петухами Привычно кинуть на плечо, Локтем отодвигать крапиву, Когда спускаешься к реке, На берегу нетерпеливо Одежду сбросить на песке И, отбежав от частокола, Пока спины не обожгло, Своею тяжестью веселой Разбить холодное стекло! 1920-1930 Всеволод Рождественский. Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.

БЕРЕЗА Чуть солнце пригрело откосы И стало в лесу потеплей, Береза зеленые косы Развесила с тонких ветвей.

Вся в белое платье одета, В сережках, в листве кружевной, Встречает горячее лето Она на опушке лесной.

Гроза ли над ней пронесется, Прильнет ли болотная мгла,Дождинки стряхнув, улыбнется Береза - и вновь весела.

Наряд ее легкий чудесен, Нет дерева сердцу милей, И много задумчивых песен Поется в народе о ней.

Он делит с ней радость и слезы, И так ее дни хороши, Что кажется - в шуме березы Есть что-то от русской души. 1920-1930 Всеволод Рождественский. Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.

* * * Скользкий камень, а не пески. В зыбких рощах огни встают. Осторожные плавники Задевают щеки мои.

Подожди... Дай припомнить... Так! Это снится уже давно: Завернули в широкий флаг, И с ядром я пошел на дно.

Никогда еще ураган Не крутил этих мертвых мест,Сквозь зеленый полутуман Расплывается Южный Крест.

И, как рыба ночных морей, Как невиданный черный скат, Весь замотан в клубок снастей, Накрененный висит фрегат. 1920-1930 Всеволод Рождественский. Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.

СОН На палубе разбойничьего брига Лежал я, истомленный лихорадкой, И пить просил. А белокурый юнга, Швырнув недопитой бутылкой в чайку, Легко переступил через меня.

Тяжелый полдень прожигал мне веки, Я жмурился от блеска желтых досок, Где быстро высыхала лужа крови, Которую мы не успели вымыть И отскоблить обломками ножа.

Неповоротливый и сладко-липкий, Язык заткнул меня, как пробка флягу, И тщетно я ловил хоть каплю влаги, Хоть слабое дыхание бананов, Летящее с "Проклятых островов".

Вчера как выволокли из каюты, Так и оставили лежать на баке. Гнилой сухарь сегодня бросил боцман И влил силком разбавленную виски В потрескавшуюся мою гортань.

Измученный, я начинаю бредить... И снится мне, что снег идет над Твидом, А Джон, постукивая деревяшкой, Спускается тропинкою в селенье, Где слепнет в старой хижине окно. 1920-1930 Всеволод Рождественский. Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.

ИНДИЙСКИЙ ОКЕАН Две недели их море трепало... Океана зеленая ртуть То тугою стеною стояла, То скользила в наклонную муть, И скрипучее солнце штурвала Вчетвером не могли повернуть.

На пятнадцатый день, урагана Ледяную прорвав крутоверть, Им раскрылся, как мякоть банана, Ржавый месяц, прорезавший твердь. И зарделись зрачки капитана, В сотый раз обманувшего смерть.

В крутобокой каюте от жара Он четырнадцать суток подряд Со стрелою в груди, как гагара, Бился об пол, стонал невпопад, И мутней смоляного отвара Растекался по мускулам яд.

"День мой выпили жадные пчелы. Черный вымпел, приходишь ты в срок! Бросим якорь за пеной атолла, Закопаем бочонок в песок Для нее, для девчонки веселой, Чьи насмешки пьянее, чем грог!"

Он бы мог замечтаться о чуде, Заглядеться на пламя волос Но они... эти черные люди... Рви, хватай их, родительский пес! Унеси его в дюны, в безлюдье, Где он худеньким мальчиком рос...

Он проснется на родине. Или Пусть кладут ему руки крестом, Пусть зашьют, как уж многих зашили, В грубый холст с корабельным ядром И к зеленой прозрачной могиле Спустят за борт под пушечный гром!

Вот лежит он: камзол, треуголка, В медальоне под левой рукой Черный ангел Миссури, креолка (Ткань натянута грудью тугой) В кринолине вишневого шелка, Золотиста, как отмель и зной.

Не под тем ли коричневым взглядом Светляками тропических стран Жизнь была и блаженством и адом Для твоей седины, капитан? Мы на грудь твою с кортиком рядом Незабвенный кладем талисман.

Завтра, завтра... Как скупо, как мало В этой колбе песочных минут! Завтра сам на приказ адмирала Встанешь ты на прощальный салют. И тугие закатные скалы Морю родины гром отдадут...

. . . . . . . . . . . . . . .

В этой раковине так странно, Так настойчиво повторены Гул Индийского океана, Ребра отмелей, выгиб волны, Что выходят на остров песчаный, Словно пальмы, старинные сны.

Четко взвешен мой мир на ладони. Океания! Солнце чудес! Я плыву черепахой в затоне, Где разросся коралловый лес, И стоит мое сердце на склоне Изумрудных, как в детстве, небес. 1920-1930 Всеволод Рождественский. Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.

ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ В базарной суете, средь толкотни и гама, Где пыль торгашества осела на весы, Мне как-то довелось в унылой куче хлама Найти старинные песочные часы.

На парусных судах в качании каюты, Должно быть, шел их век - и труден и суров В одном стремлении: отсчитывать минуты Тропической жары и ледяных ветров.

Над опрокинутой стеклянною воронкой, Зажатою в тугой дубовый поясок, Сквозь трубку горлышка всегда струею тонкой Спокойно сыпался сползающий песок...

Песочные часы! Могли они, наверно, Все время странствуя, включить в свою судьбу Журнал Лисянского, промеры Крузенштерна, Дневник Головнина и карты Коцебу!

И захотелось мне, как в парусной поэме Отважных плаваний, их повесть прочитать, В пузатое стекло запаянное время, Перевернув вверх дном, заставить т 1000 ечь опять.

Пускай струится с ним романтика былая, Течет уверенно, как и тогда текла, Чтоб осыпь чистая, бесшумно оседая, Сверкнула золотом сквозь празелень стекла.

Пускай вернется с ней старинная отвага, Что в сердце моряка с далеких дней жива, Не посрамила честь андреевского флага И русским именем назвала острова.

Адмиралтейские забудутся обиды, И Беллинсгаузен, идущий напрямик, В подзорную трубу увидит Антарктиды Обрывом ледяным встающий материк.

Пусть струйкой сыплется высокая минута В раскатистом "ура!", в маханье дружных рук, Пусть дрогнут айсберги от русского салюта В честь дальней Родины и торжества наук!

Мне хочется вернуть то славное мгновенье, Вновь пережить его - хотя б на краткий срок Пока в моих руках неспешное теченье Вот так же будет длить струящийся песок. 1920-1930 Всеволод Рождественский. Избранное. М., Л.: Художественная литература, 1965.

* * * Когда еще за школьной партой Взгляд отрывал я от страниц, Мне мир казался пестрой картой, Ожившей картой - без границ!

В воображении вставали Земель далеких чудеса, И к ним в синеющие дали Шел бриг, поднявший паруса.