Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939–1961

У государства есть закон,
Который гражданам знаком.
У антигосударства —
Не знает правил паства.

Держава, подданных держа,
Диктует им порядки.
Но нет чернил у мятежа,
У бунта нет тетрадки.

Когда берет бумагу бунт,
Когда перо хватает,
Уже одет он и обут
И юношей питает,

Отраду старцам подает,
Уже чеканит гривны,
Бунтарских песен не поет,
Предпочитает гимны.

Остыв, как старая звезда,
Он вышел на орбиту
Во имя быта и труда
И в честь труда и быта.

Вот что скажут потомки:
Славные люди — подонки,
Пиво пили подолгу
И не доносили по долгу.

Добрые люди — мещане,
Жить никому не мешали,
Газет почти не читали,
Побед совсем не считали.

В темном двадцатом веке
С четкой вывеской «Сталин»
Совесть была в человеке,
Если пьяницей стал он.

Взгляда липкая потность,
Пальцев потная липкость
Не означают подлость,
Но означают лихость.

А мы, хорошие люди,
Мы — нехорошие люди.

Трагедии, представленной в провинции,
До центра затруднительно дойти.
Какие рвы и ямы на пути!
Когда еще добьешься до правительства!

Комедия, идущая в Москве
(Особенно с трагическим акцентом),
Поднимет шум! Не разобрать доцентам!
Не перемолвить вракам и молве!

Провинция, периферия, тыл,
Который как замерз, так не оттаял,
Где до сих пор еще не умер Сталин.
Нет, умер! Но доселе не остыл.

Ребенок для очередей,
Которого берут взаймы
У обязательных людей,
Живущих там же, где и мы:
Один малыш на целый дом!

Он поднимается чуть свет,
Но управляется с трудом.

Зато у нас любой сосед,
Тот, что за сахаром идет,
И тот, что за крупой стоит,
Ребеночка с собой берет
И в очереди говорит:

— Простите, извините нас,
Я рад стоять хоть целый час,
Да вот малыш, сыночек мой.
Ребенку хочется домой.

Как будто некий чародей
Тебя измазал с детства лжой,
Ребенок для очередей —
Ты одинаково чужой
Для всех, кто говорит: он — мой.

Ребенок для очередей
В перелицованном пальто,
Ты самый честный из людей!
Ты не ответишь ни за что!

Усталость проходит за воскресенье,
Только не вся. Кусок остается.
Он проходит за летний отпуск.
Только не весь. Остается кусочек.
Старость шьет из этих кусочков
Большое лоскутное одеяло,
Которое светит, но не греет.

Скорее рано, чем поздно, придется
Закутаться в него с головою.
Уволиться, как говорится, вчистую.
Без пенсии, но с деревянным мундиром.
Уехать верхом на двух лопатах
В общеизвестный дом инвалидов,
Стоящий, вернее сказать, лежащий
Ровно в метре от беспокойства,
От утомления, труда, заботы
И всяких прочих синонимов жизни.

Счастье — это круг. И человек
Медленно, как часовая стрелка,
Движется к концу, то есть к началу,
Движется по кругу, то есть в детство,
В розовую лысину младенца,
В резвую дошкольную проворность,
В доброту, веселость, даже глупость.

А несчастье — это острый угол.
Часовая стрелка — стоп на месте!
А минутная — спеши сомкнуться,
Загоняя человека в угол.

Вместо поздней лысины несчастье
Выбирает ранние седины
И тихонько ковыряет дырки
В поясе — одну, другую,
Третью, ничего не ожидая,
Зная все.
Несчастье — это знанье.

Всяк по-своему волнуется —
Кто смеется, кто рыдает,
Кто же просто прет по улице —
Правила не соблюдает.

Без причины уважительной
Не нарушит грозных правил
Этот бледный и решительный,
Тот, что шаг ко мне направил.

Бесталанный, неприкаянный,
Если он свистка не слышит,
Видимо, не до свистка ему:
Слишком учащенно дышит.

Надо чутким быть, внимательным
К эдаким разиням бедным:
Не обидеть словом матерным,
Взглядом не задеть заметным.

Темный, словно сезонник,
Безрукий, как интеллигент,
Между трех сосенок
Проходу ему нет.

Безрукий, неприспособленный,
Никчемный, негодный,
По́том — не просо́ленный,
Гордостью не гордый.

Книжечек — неудачных
Неторопливый кропатель,
Ах ты, неудачник,
Рыжий, конопатый.

Ах ты, никудышник,
Недотепа, тюха.
Общий, закадычный,
Что-то вроде друга.

Ах ты, заседатель
На каждом заседанья,
Тихий посетитель,
Галочка на собраньи.
Галочка для кворума —
Вот твое содержанье
И также — твоя форма.

Я переехал из дома писателей
В дом рабочих и служащих,
Встающих в семь часов — затемно,
Восемь часов служащих.

В новом доме — куда просторнее.
Больше квартир, больше людей.
И эти люди куда достойнее
В смысле чувств, в смысле идей.

В новом доме раньше встают,
В среднем на два часа, чем в старом,
И любят, когда мясо дают,
И уже забыли про Сталина.

В новом доме мало собак,
Смирных, жирных и важных.
Зато на балконах много рубах
Белых, синих и красных.

Не долгие склоки, а краткие драки
Венчают возникшую неприязнь.
А на сплетни, слухи и враки
Всем жильцам наплевать.

В новом доме больше работниц,
Чем домработниц, и толпы ребят.
Наверно, о них меньше заботятся —
С утра до ночи в глазах рябят.

А дети старого дома, бывало,
Не подходили один к другому.
И потом их было очень мало,
Детей старого дома.

Словно ворот,
Что глотку сжимает,
Этот город
Мне в душу шибает,
Задевает меня, задувает,
Угашает и вновь воскрешает.

Мне не надо
Ни мяса, ни хлеба,
Лишь бы сверху
Московское небо,
Лишь бы были
И справа, и слева
Эти стили,
Что, право, нелепы.

Я не факел,
Я свечка простая,
Я не дуб,
Я травой прорастаю,
Я, как снег,
То пойду, то растаю,
И для всех
Я немногого стою.

Я, продутый твоими ветрами,
Я, омытый дождями твоими,
Я, подъятый тобою, как знамя,
Я, убитый тобою во имя.