Иван Цуприков - Югорские мотивы: Сборник рассказов, стихов, публицистических статей

Гавриловна все рассказывала, облегчая душу, все сокрушалась о своем горе, о наступившей трудной жизни.

– …мне бы только остаться с Петенькой, мне много не надо, хлеба немного, да воды, да тепла… – говорила Гавриловна.

Я прочувствовал огромную ее боль, все равно что боль отвергнутой любви. Между Гавриловной и ее Петенькой пролегла глубокая пропасть, которая, возможно, никогда не соединит их вместе, и эту пропасть затапливает море слез. Боль ее души взметнулась, как проснувшийся вулкан. Боль разлуки рвала ее сердце, как хищник зубами рвет жертву, но кому до этого дело? Тишина кругом… Сколько боли и горя людского наделали «демократические» реформы! Сколько семей разрушено, людских гнезд! Прислушайтесь – и вы услышите плач людских душ! Для чего все это сделано, кому это нужно? Неужели для обогащения алчущих? Разлуку двух жизней, накрепко соединенных судьбой, не могут оправдать миллиардные богатства всех олигархов…

А боль разлуки из уст Гавриловны все лилась и лилась, говорила, спешила, словно боялась заплакать навзрыд. Подумалось: «Вы, жадные рыцари, зачем вам богатства? Что бы вы ни употребили, все равно из вас выйдут отходы – такие же, как и из самых бедных, отвергнутых, от выкинутых вами объедков, найденных ими в мусорных баках. Есть ли у вас другая любовь, кроме любви к деньгам, власти и разврату? Когда вы состаритесь, поймете, что вы – нищие с миллиардными состояниями на счетах в банках мира и белокаменными дворцами, а юные жены будут мечтать отравить вас. Богатейте, обворовывая себя и свою жизнь!»

Замерзшие колеса и сцепки вагонов заскрипели сильнее на крутом повороте. За окном плавно меняются зимние пейзажи один краше другого. С шумом промчался встречный поезд, поднимая облака снежинок.

– Извините, разболталась я… – сказала Гавриловна и больше уже не говорила.

Вновь ее взгляд устремился вдаль, и из глаз снова потекли слезы. Так она просидела до самого Нижнего Тагила, А где-то в городке Ивделе страдала другая душа – душа ее мужа с устремленным вдаль взглядом. Мне казалось, что эти два человека видят друг друга сквозь сибирские просторы и говорят друг с другом.

Я прилег, задумался и спросил себя: «Ты любил или любишь?..»

Поезд продолжал свой путь, приближаясь к железнодорожному вокзалу Нижнего Тагила. Там, в зале ожидания, прячась от холода в теплой шубке, ожидала поезда красивая женщина с прекрасными выразительными глазами. Ее имя было – Лиля.

4

– Пассажиры, туалет будет закрыт, санитарная зона, через полчаса будет Нижний Тагил, – проводница, протискиваясь через проход вагона, повторила фразу неоднократно.

Пассажиры оживились. Кто-то спешил в туалет. Кто-то нес сдавать постельные принадлежности. Доставали вещи с багажных полок. А некоторые, проснувшись от шума, переспрашивали: «Это будет Нижний Тагил?» В соседнем купе – возмущенный женский голос:

– Вставай! Ну, вставай…

Затем – тише, с горечью в голосе:

– Скотина, опять напился.

В ответ раздалось мужское ворчание, которое трудно было понять. Захныкал ребенок. Наконец мужчина членораздельно, но пьяным голосом проговорил:

– Не кантуй, змея дорогая… Причалили? Ну что, встану – дай глотнуть.

В другом купе одевали ребенка, он плакал и не хотел одеваться. В проходе вагона молодые и пожилые женщины и мужчины снимали с багажных полок пустые ящики, огромных размеров сумки из полосатой ткани, ручные тележки. Это зашевелился малый бизнес, который снабжал Север продуктами и промтоварами. Они, как пыль от ветра, разлетятся по Нижнему Тагилу в поисках товара, и затем – вновь на поезд, на Север. Там, на Севере, продадут товар в два-три раза дороже. Они бойкие, толкают друг друга, громко говорят, разговор только о том, где купить и где продать.

Стала собираться и Гавриловна. Я помог достать ее вещи с полки. Гавриловна оделась. Слезы перестали течь.

Женщина, как солдат перед атакой, приготовилась к выходу из вагона в заснеженный, морозный, неприветливый и чужой для нее Нижний Тагил. Она волновалась, озиралась по сторонам и никак не могла пристроить сидушку к своим немногочисленным вещам.

Поезд медленно катился вдоль перрона, пассажиры, выходящие в Нижнем Тагиле, столпились в тамбуре. Я помог Гавриловне вынести вещи и ждал остановки поезда. Наконец поезд последний раз дрогнул и остановился.

Трудно Гавриловне спускаться по ступенькам вагона, но тут подоспела молодая красивая женщина. Это была Лиля. С настороженной и скупой улыбкой она помогла матери сойти на перрон.

Встреча Гавриловны с дочерью внешне была радостной. Они обнялись и одновременно что-то друг другу говорили. Я мог разобрать только слова «мама» да «доченька». Гавриловна улыбалась. Подошел мужчина, обнял Гавриловну – это муж Лили. Затем он взял вещи, и все пошли к зданию вокзала. Гавриловна не рассталась с сидушкой, она висела на ее руке. Сделав несколько шагов, Гавриловна обернулась. Провела взглядом по вагонам поезда, в котором она приехала. Затем наши взгляды встретились. И в этот момент ее лицо с застывшей улыбкой, с печальными глазами выражало глубочайшую тоску. Она с поездом прощалась, как будто с живым, дорогим ей человеком. Поезд – единственное связующее звено с ее прошлой жизнью и с неизвестной жизнью будущей. Я многое успел прочесть в ее взгляде. Как она удерживала свою боль в душе! Не хотела переживаниями своими огорчить Лилю. Она ушла, оставив в моей памяти коротко рассказанную свою жизнь, и длинную свою боль души, и необычные слезы души. Я ей желал удачи и спокойной, умиротворенной жизни около своей дочери. Хотелось, чтобы ее отмеренное жизнью время оказалось счастливым, если только возможно счастье в одиночестве. Одиночество – это не то, когда ты один. Одиночество – когда кругом люди, а ты – как в пустыне. Дай бог, чтобы Лиля относилась к матери не по обязанности, а от души, от имени добра.

Гавриловна скрылась в пасти вокзальных дверей, которые беспрерывно то поглощали, то извергали пассажиров из внутренних помещений вокзала.

А жизнь продолжалась, суетились пассажиры – приехавшие и отъезжающие. Покрикивали носильщики, толкая впереди себя широкие тележки, нагруженные вещами. Таскали и грузили свой товар предприниматели, которых народ окрестил «челноками».

Я зашел в вагон, удобнее уселся, задумался: «Что будет со мной? И меня время сделает старым». Время! Неумолимое, жестокое и животворящее время, оно все старит, все убивает и все вновь возрождает! Время идет… Его не видно и не слышно, но оно с каждым тактом, с каждым движением стрелки часов отнимает жизнь по секундам, по минутам, часам, суткам и годам, и вот перед тобой твой век. Встречай! Что ты скажешь при встрече, человек?

Моя память глубоко спрятала встречу с Гавриловной. И я не знал, что по прошествии многих дней эта встреча всплывет в моей памяти…