Иван Цуприков - Югорские мотивы: Сборник рассказов, стихов, публицистических статей

К началу Великой Отечественной только четверо и осталось от большой семьи – не густо. Кто от голода, кто от болезней. Не стало и мамоньки. Старший – Семен, военное училище окончил, в Прибалтике службу нес. Второй – Михаил, двадцати двух лет, в городе на учебе. Две девчонки-подростка при родителях.

1941-й – война. Сергея на фронт не взяли. Он в то время на железной дороге работал. Бронь была.

Что говорить? В войну всем несладко.

«Все для фронта, все для Победы».

Сутками работали, держались скопом. Так легче.

Но выдюжили! Победили! Какими потерями? Это другой разговор. Редко в какую избу похоронку не принесли. Марфе с Сергеем похоронки не было. Извещение почтальонша принесла, что пропал Семен без вести на Курской дуге. Всю жизнь в надежде жила. Напрасно. А Михаил, слава богу, живой возвратился.

После войны жизнь, хоть не сразу, начала налаживаться. Сыну Михаилу новую избу срубили. Девки пока при родителях. Сергей стал в город на работу ездить. В завод устроился – кузнецом. Оплата там больше – не деревня. Марфа все по хозяйству. Уже и за пятьдесят перевалило, а вспомнить хорошего мало. Горе одно. Одних детей сколько потеряла. Теперь уж не рожать. На угасание, похоже, пошла. Решила с мужем поделиться.

– Отец! Я уж, видать, отмылась. Третий месяц чистая хожу.

Сергей не разделил тревожного состояния жены. С природой не поспоришь. Ну и Марфа думать забыла. Только через два месяца перекатился в животе живой комочек. «Не может быть!» В жар бросило.

Назавтра – опять. Уже не сомневалась – понесла. Не знала, как сказать мужу. Но шила в мешке не утаишь.

Сергей прижал жену к груди:

– Да что ты, мать, радоваться надо! Не старики еще, вырастим.

Время – как ветер. Летит – не замечаешь. Проводила мужа в ночную смену. Сама на кухне управлялась. Вдруг почувствовала уже давно забытую тягучую боль. Неужели началось?! Надо печь успеть протопить. Всех своих детей Марфа рожала на печи. Это сейчас – в платных оборудованных палатах. Раньше – не так. Боль усиливалась. В горенке спали дочери. Будить их не стала, чтоб не напугать. Полезла на печь. Родила – не пикнула. Перевязала пуповину суровой ниткой, отерла ребенка полотенцем, завернула в тулуп, предусмотрительно оставленный на полатях. И только тогда почувствовала – обессилела. Не заметила, как утро пришло. В дверь постучал вернувшийся со смены Сергей. Марфа всегда сама встречала мужа, а тут сил не хватило.

– Валька! – крикнула старшей дочери, спавшей в горенке. – Валька! Поди отцу отопри.

Заспанная Валька пошла к двери.

– Мама! Кошки где-то пищат, слышишь?

– Не кошки это. Бог маленького дал.

Валька мигом подбежала к матери.

– Девку или парня?

– Сыночка, иди отцу-то открой.

Валька вспомнила, куда шла.

Увидев в двери дочь, отец сразу догадался:

– Че мать-то, родила никак?

– Родила.

– Ну, слава богу!

Так у Марфы и Сергея на шестом десятке появился «заскребыш». Сына назвали Александром, а звали все ласково Шуриком. Как отец сказал, так и было – успели, вырастили.

Но старость встречали одни. Упорхнули дети из родительского гнезда – в город подались. Только младшая Тамара в деревне осталась, телефонисткой на почте работала. Жила отдельно, своим домом. Но обижаться нечего – прибегала к родителям почти каждый день.

Сергей с Марфой хотя в серьезный возраст вошли, но на здоровье не жаловались. Сил на все хватало. Сергей к старости пчелами увлекся. Развел в огороде небольшую пасеку на шесть ульев. Не для выгоды, для занятия. Когда мед качал, вся ребятня с округи собиралась. Своих внуков тоже хватало. Летом все в деревне, к морю ездить моды не было, да и денег тоже. Нальет Сергей большую чашку свежего душистого меда – налетай! Кому в сотах, кому разливной. Не жалко, только в радость.

Но один год случилась неприятность – пчеломатка пропала. Травы налились, липы цветут, а от пчел толку нет. Поспрашивал у местных пасечников – «нету», Подсказали, чтоб за реку в совхоз съездил. Поехал. В совхозе и встретили хорошо, и в просьбе не отказали. Но из-за реки только пчеломатка и приехала. А деда наутро привезли на пароме в грубо струганном сосновом гробу. Сел на том берегу отдохнуть, оказалось, навеки.

Марфа как застыла. Только слезы градом. Народ собрался. Кто ревет, кто организационные вопросы решает. Поминки, машина – все надо продумать. Марфа будто очнулась: «Никакой машины не надо. Только на лошадке, как в старину». Никто спорить не стал.

Назавтра привели к дому лошадь, запряженную в телегу. Накидали сухой соломы, сверху положили деда. Бабушка рядом с гробом села. Остальные следом пошли. Шла я за этой траурной телегой семилетней девчонкой и не понимала всей боли утраты. Больше переживала, что мама сильно плачет. А дедушки все умирают, Что с семилетки взять?

О покойниках – или хорошо, или никак. Но о деде и плохого сказать нечего. Один недостаток – горяч больно был. Кипяток! Но и отходил быстро. А уж если закипит – держись! Любил сдобрить ругань крутым матерком. Марфа на рожон не лезла, только внучат немного стыдилась. «Чего ты матькаешся-то, Сергей, угомонись». А он и того хлеще. Уйдет Марфа от греха подальше, рассердится. Он уж и думать забыл, а она дня два молчит.

Когда не стало деда, редкий вечер о нем не говорила. Я слушала бабушку раскрыв рот. Всякий раз она что-то добавляла в свой рассказ, что-то повторяла, а заканчивала всегда одинаково. Много лет прошло, но помню дословно. Не могу ни одного слова из памяти выбросить, не имею права.

Извините за точную цитату: «Я, Лена, обиды на деда никакой не держу. Утопила ее в той реке, из-за которой он не вернулся. Если сказывает кто про деда худое, не слушай. Золотой он был человек. Вас любил. А уж меня – не то „штоб што“, слово какое грубое, даже „нас…ать“ мне никогда не сказывал», – завершала бабушка.

Я уже знала. На сегодня – все. Время спать.

Пережила Марфа мужа на тринадцать лет. А дальше – как в зеркальном отражении: лошадка, грубо струганный сосновый гроб.

Одна разница: вместо телеги – сани.