Лев Маляков - Страда

Искры звездами взметнулись —
Знаем, горю чем помочь!..
Про себя же усмехнулись:
Как на привязи точь-в-точь.

Бьются искры, будто пчелки,
Сыплют роем н а стену.
Не видать теперь ни челки,
Ни походки Настиной.

Что-то в кузне стало душно,
И удар уже не тот…
Вот те раз — сквозь грохот слышно:
Ведра звякнулись о лед.

Мы, как будто ненароком,
Повернулись к двери оком.
Эх, была не была,
Веселей пойдут дела!

Отчего же ты притихла, Галя?
Ждешь, поди, парнишку у ракит?..
Листья нашумелись, задремали,
Гладь речную солнце золотит.

Будто шлемы витязей былинных,
За рекою высятся стога,
Легкая прохлада теней длинных
Пала на крутые берега.

Лес на горизонте вписан тонко
В пеструю безоблачную даль.
Родиной любуешься, девчонка,
Отчего ж в глазах твоих печаль?

Галя, голосистая Галина,
Русая до пояса коса,
И меня когда-то у овина
Чаровали высью небеса!..

Где бы ни была, но этот кустик,
Эту веху первых с любым встреч,
Завсегда — и в радости и в грусти —
Станешь ты в душе своей беречь.

Будешь вспоминать село Лесное,
Нежность грубоватую ребят,
Слушать,
Слушать,
Слушать,
Как весною
Журавли о родине трубят…

Все длиннее тени, гуще вечер,
Только радость не затмить ему:
Галя руки тонкие на плечи
Положила Саньке своему.

Воздух на густом ржаном настое
Все хмельней. Нежнее, мягче свет.
Тишина. Их в целом мире двое,
И обоим — по семнадцать лет!

С посвистами, вскриками
Рюмками звенит —
Свадьба многоликая
Катится в зенит.

Половицы охают
На особый лад.
Каблучищи грохают
Невпопад.

Вздрагивают бровушки
У девчат крылом…

Лишь осталась вдовушка
За столом.

Опустила синие,
Затаив тоску.
Бабий август инеем
Прикипел к виску.

Думы тучей вислою
Накатились вновь:
Где-то там под Вислою
Сгинула любовь.

Ей на долю выпало:
Все одна, одна…
Не могла, да выпила
Горькую до дна.

Потому и сдобрены
Памятью-слезой
Свадьбы наши добрые,
Словно май грозой.

Хребты на сутулые плечи,
Как бурку, накинули ночь.
Ручьи на гортанном наречьи
Ведут бесконечные речи,
Как лучше друг другу помочь?
Как в каменном мире дремучем
Пробиться сквозь тяжесть громад?
И, яростно пенясь, по кручам
Несутся к утесам могучим,
А те, как могилы, молчат.
И жутко бывает, не скрою,
Услышать, как дышит гранит,
Как борются волны с горою,
Огромной, суровой, немою,
И думать:
А кто ж победит?

Над поляной зорянкой звенела
Белокрылая песня твоя.
Поманила кого-то несмело
В заозерные наши края.

Я не знаю, кому назначала
Зоревой лебединый привет,
По кому так тепло заскучала
В восемнадцать девчоночьих лет.

Ты во мне потревожила юность,
Оставаясь сама в стороне.
Расплескалась апрельская лунность
По июльской ежастой стерне.

Зеленеют пожухлые травы,
А цветов — хоть девчонок зови!..
Журавли надо мною картаво,
Будто в мае, поют о любви!

Я опять удираю из дома
В отчий дом, где морянит весна,
Чтоб взглянуть на родных и знакомых,
На хмельных от воды и вина.

Там, на зыбких мшаринниках, море —
Разливанная вешняя гладь,
По утрам краснокрылые зори…
Там житуха теперь — благодать!

Мужики в эту пору — министры,
Всяк себе — до поры — господин,
Ловки на руку, на ногу быстры,
Хлебосольные все, как один.

На досуге, бывает, повадки
Выпирают наружу торчком:
Тянет на ночь Данила к солдатке
На лучок с «новгородским сучком».

До потемок с придыхом да звоном
Пантелеевы колют дрова:
Пролежать — никакого резона,
Коль неделя далась дарова.

За одворком байненку подмыло,
А хозяин с дружком обнялись:
«Половодье постыло, да мило —
Дело б делать, так нет — веселись…»

Чтоб обнять и родных и знакомых,
Захмелеть от воды и вина,
Что ни год — удираю из дома
В те края, где морянит весна.

Закипая ядреной
Веселой листвой,
Ты вовсю хорошела
Над тихой Псковой.

В половодье смиряла
Строптивость воды,
Отводила корнями обрыв
От беды.

Ох, и грузно же было
В июльскую звень
Из суглинка водицу тянуть
Долгий день!

А мальчишек
В зеленой охапке качать!
А влюбленных с темна до светла
Привечать!

А стоять у обрыва,
Как зорька светла!..
Для кого ж ты, сердяга,
Была не мила?..

У Псковы я опять
Вечерами брожу
И на корни витые взглянуть
Захожу.

Им трудиться не тридцать,
А триста бы лет,
Да какому-то злыдню
Ты застила свет.

К нашим бедам — глуха,
А к удачам — легка,
Ободрала кору
Чья-то злая рука.

Сникли, съежились листья
У суши в когтях…
И добро б человеку
Потребность в лаптях!

В проводах голосит февраль.
За Псковою — снега, снега.
Перепутались близь и даль,
Не могилы стоят — стога.

Лишь одной на снегу темнеть,
Горькой ласкою греть меня.
Отрыдала, застыла медь,
Как последняя искра дня.

Отзвенела, чтоб в сердце моем
Лютовать ледяной тоской.
Расцветай, расцветай, окоем,
Над плескучей Псковой-рекой.

Ты прости, родная, меня,
Что я редко бываю тут:
Укатали горки коня —
Больно век на заботы крут.

А без них — уж таков ваш род —
Я прожить не смогу и дня:
И чем больше тревог-забот,
Тем светлей на душе у меня!

Балалайка, балалайка,
Памятные дни!
Сыпани запевку-байку,
Эх, сыпани!

Мы с трехструнки неказистой
Зачинали путь:
Выходили гулким свистом
Девок пугануть.

За спиной взметая крылья
Куцых пиджаков,
Мы восьмерили в кадрили,
Злили чужаков.

Балалайка подливала
Маслица в огонь,
Балалайка подмывала —
Только тронь!