Лев Маляков - Милосердие весны

Сердце выжгло горечью дотла —
Нам невольно у огня молчится.
Машенька — предвестница-синица
В январе
  желанного тепла.

Улетела не за океан,
Сгинула в немецком гарнизоне…
Не горит костер,
  от боли стонет.
Всхлипнув,
Пригорюнился баян.

Ты ль не говорила:
Будем жить!
Не ошиблась веселунья наша.
Мы на тридцать лет сегодня старше,
Но тебя не можем позабыть.

Посидим у нашего костра,
Не пугая громкими словами
Память о былом…
Побудешь с нами,
Маша — медицинская сестра.

Откуда что бралось —
  не знаю:
В четырнадцать артистом стал.
Ходил у пропасти по краю,
И город был —
Как страшный зал.

А в зале —
Вермахта солдаты,
России лютые враги.
Играй,
  покуда нет расплаты,
Но оступиться не моги.

Изображал я простофилю
С котомкой драной за спиной.
Тот путь актерский
  был извилист,
Оплачен дорогой ценой.

На сцене смерть подстерегала
За каждый наш
  неверный взгляд.
Гремели выстрелы из зала,
И не было пути назад.

И все-таки мы узнавали,
Скупив эрзацы-табаки:
Сгрузились в Пскове на вокзале
Вчера эсэсовцев полки.

Мы успевали мимоходом
Число орудий сосчитать…
Как с того света,
Из похода
Встречала дома сына
  мать.

Откуда что бралось —
Не знаю,
Я в той игре бывал старшой.
Ходил у пропасти
  по краю,
Чтоб жить
С распахнутой душой.

Печь побелит к празднику Ирина,
Сварит студень
  и намоет пол.
Распрямит натруженную спину,
Сядет,
  одинешенька,
  за стол.

И «уйдет» с открытыми глазами
На берег,
  где вербы зацвели…
За окошком взвизгнут тормозами
И умчатся дальше «жигули».

Не услышит старая мотора,
Сгинув в довоенном далеке:
С Федором спускается под гору,
К солнечно смеющейся реке.

Федор прямиком идет ко броду,
Снял ботинки,
Засучил штаны…
И плыла Ириша через воду
С луговой веселой стороны.

Всю-то жизнь
  вот этак бы с любимым
Плыть, руками шею охватив.
И зачем ты,
  счастье, —
Мимо, мимо….
Не нашло к Иринушке пути.

И теперь ей слышится гармошка,
Видится кадрильный перепляс…
Расписались.
Бабоньки в окошках —
С молодых не сводят влажных глаз.

Но домой вернулись не на свадьбу:
Объявило радио войну.
Не узнать колхозную усадьбу:
Бабы голосят, как в старину.

…По щеке горюн-слеза скатилась
На подарок Федора —
  платок.
В сумерках Ирина спохватилась
И в печи раздула огонек.

Собрала на стол
И снова села
С краешка у длинного стола.
Но рука от дум отяжелела,
Приподнять стакана не смогла.

Не сморгнула старая слезину.
Скликнуть бы за длинный стол народ…
Выпрямила сухонькую спину —
Празднует одна который год.

Тебя представить я могу
И в радости,
И в горе,
В кругу подружек на лугу,
И часовым в дозоре.

Легко представить я могу:
Идет в атаку рота.
Ты не даешь привстать врагу
Огнем из пулемета.

Тебя представить я могу:
Уходишь на заданье.
Я целый день лежу в стогу —
Все жду с тобой свиданья.

И вот куда-то я бегу
У страшной вести в лапах.
Но нет,
Представить не могу,
Что схвачена гестапо.

Я свято память берегу
О том далеком лете…
И все представить не могу,
Что нет тебя на свете.

Давным-давно я с ней знаком —
У смерти на прицеле.
Окопы мял снарядов гром —
Все норовил по щели.
Вздымался смерч над головой,
Блестели танков траки…
Бежала тенью смерть за мной,
Преследуя в атаке.
На Балтике подстерегла,
Накрыла в тесной щели,
За горло пятерней взяла,
Отбился еле-еле.
Теперь бы жить хоть сотню лет…
Она же хмурит брови.
Покоя ей, угрюмой, нет —
Ловушку мне готовит.
Сверкнула острая коса —
Смахнула,
Словно кочку.
И враз померкли небеса,
И солнце — будто точка.
И все-таки пока живой…
Очнулся:
Рядом двое —
Стоят с водою ключевой,
С целебною травою.
А та сердито под окном
Все звякает косою.
Но я уснул покойным сном —
Друзья теперь со мною.

Мне что-то и хотелось бы забыть,
Но я на это не имею права…
Сияло солнце,
Зеленели травы,
Взялась кукушка
  свой урок зубрить.

Прохладой созвала ребят река
Со всей деревни
На песок прибрежный.
Земля плыла куда-то безмятежно,
И доносился гул издалека.

В мальчишеской наивности святой
На самолеты
  с желтыми крестами
Глазели мы
С разинутыми ртами.
И вдруг нас придавил
  зловещий вой.

Песок рванулся,
Смертью перевит,
Перемешались солнце,
  травы,
  дети…
И пятерых —
Как не было на свете,
А Мишка-несмышленыш — инвалид.

Тот первый день войны —
Мой черный день —
Живет во мне,
И нет ему забвенья,
Я не ищу от памяти спасенья —
Он навсегда со мною,
Словно тень.

Я вижу,
Как бегут на речку дети,
Как юнкерсы,
  взревев,
  в пике идут.
Тот давний день
Я отдаю на суд,
На суд людской —
На высший суд на свете!

Цветет молодая пшеница,
Топорща усы, на заре.
Поет беззаботная птица.
Телята мычат на дворе.

У старых задумчивых елок
Ушами русак шевелит…
И вдруг,
  сотрясая проселок,
Фашистские танки пошли.

Лавируя в страшном потоке
Моторов,
  осколков,
  огня,
Спасали бессменные ноги
Крупицу России —
  меня.

Частица,
Пылинка победы —
Как зернышко-кроха в страду
И ахали бабы и деды:
Куда, несмышленыш, иду!

С гранатою против снаряда,
С «бутылкой» на крупповский танк!..
Да что там,
Раз надо, так надо —
Добыли победу вот так.

Любили мы играть в войну,
Как будто знали
  всё заранее…
«Ура» взрывало тишину
За озером на «поле брани».

На роль врага,
  само собой,
Никто не шел без принуждения…
Но вот он —
  настоящий бой,
И не победа —
  поражение.

Притихла наша детвора,
Рассталась с играми и сказками.
Мы репродуктору с утра
Глядели в рот
  с большой опаскою.

Враги в деревню,
  как домой,
Пришли,
  посмеиваясь весело.
Не приглянулся дед немой —
Они в саду его повесили.