Леонид Кременцов - Русские поэты XIX века: Хрестоматия

Вянет лист. Проходит лето.
Иней серебрится.
Юнкер Шмидт из пистолета
Хочет застрелиться…

Погоди, безумный, снова
Зелень оживится!..
Юнкер Шмидт! Честное слово
Лето возвратится!

Шея – девы наслажденье;
Шея – снег, змея, нарцисс;
Шея – ввысь порой стремленье,
Шея – лебедь, шея – пава,
Шея – нежный стебелёк;
Шея – радость, гордость, слава;
Шея – мраморный кусок!..
Кто тебя, драгая шея,
Мощной дланью обоймёт?
Кто тебя, дыханьем грея,
Поцелуем пропечёт?
Кто тебя, крутая выя,
От косы до самых плеч,
В дни июля огневые
Будет с зоркостью беречь:
Чтоб от солнца, в зной палящий,
Не покрыл тебя загар;
Чтоб поверхностью блестящей
Не пленился злой комар;
Чтоб черна от чёрной пыли
Ты не сделалась сама;
Чтоб тебя не иссушили
Грусть, и ветры, и зима?!

Барон фон Гринвальдус,
Известный в Германии,
В забралах и латах,
На камне пред замком,
Пред замком Амальи,
Сидит, принахмурясь…

Сидит и молчит.
Отвергла Амалья
Баронову руку!..
Барон фон Гринвальдус,
От замковых окон
Очей не отводит
И с места не сходит,

Не пьёт и не ест.
Года за годами…
Бароны воюют,
Бароны пируют…
Барон фон Гринвальдус,
Сей доблестный рыцарь,
Всё в той же позицьи
На камне сидит.

Однажды нёс пастух куда-то молоко,
Но так ужасно далеко,
Что уж назад не возвращался.
Читатель! Он тебе не попадался?

С персидского, из Ибн-Фета
Осень. Скучно. Ветер воет.
Мелкий дождь по окнам льёт.
Ум тоскует; сердце ноет;
И душа чего-то ждёт.
И в бездейственном покое
Нечем скуку мне отвесть…
Я не знаю: что такое?
Хоть бы книжку мне прочесть!

Чего твоя хочет причуда?
Куда, мотылёк молодой,
Природы блестящее чудо,
Взвился ты к лазури родной?
Не знал своего назначенья,
Был долго ты праха жилец;
Но время второго рожденья
Пришло для тебя наконец.
Упейся же чистым эфиром.
Гуляй же в небесной дали,
Порхай оживлённым сапфиром,
Живи, не касаясь земли. —
Не то ли сбылось и с тобою,
Не так ли, художник, и ты
Был скован житейскою мглою,
Был червем земной тесноты?
Средь грустного так же бессилья
Настал час урочный чудес:
Внезапно расширил ты крылья,
Узнал себя сыном небес.
Покинь же земную обитель
И участь прими мотылька;
Свободный, как он, небожитель,
На землю гляди свысока.

Небо блещет бирюзою,
Золотисты облака;
Отчего младой весною
Разлилась в груди тоска?

Оттого ли, что, беспечно
Свежей радостью дыша,
Мир широкий молод вечно
И стареет лишь душа?

Что всё живо, что всё цело, —
Зелень, песни и цветы,
И лишь сердце не сумело
Сохранить свои мечты?

Оттого ль, что с новой силой
За весной весна придёт
И над каждою могилой
Равнодушно расцветёт?

День тихих грёз, день серый и печальный;
На небе туч ненастливая мгла,
И в воздухе звон переливно-дальный,
Московский звон во все колокола.

И вызванный мечтою самовластной,
Припомнился нежданно в этот час
Мне час другой, – тогда был вечер ясный,
И на коне я по полям неслась.

Быстрей! быстрей! И у стремнины края
Остановив послушного коня,
Взглянула я в простор долин: пылая,
Касалось их уже светило дня.

И город там палатный и соборный,
Раскинувшись широко в ширине,
Блистал внизу, как бы нерукотворный,
И что-то вдруг проснулося во мне.

Москва! Москва! Что в звуке этом?
Какой отзыв сердечный в нём?
Зачем так сроден он с поэтом?
Так властен он над мужиком?

Зачем сдаётся, что пред нами
В тебе вся Русь нас ждёт любя?
Зачем блестящими глазами,
Москва, смотрю я на тебя?

Твои дворцы стоят унылы,
Твой блеск угас, твой глас утих,
И нет в тебе ни светской силы,
Ни громких дел, ни благ земных.

Какие ж тайные понятья
Так в сердце русском залегли,
Что простираются объятья,
Когда белеешь ты вдали?