Юрий Маслов - Военные приключения. Выпуск 3

— Не обвиняй меня во всех грехах тяжких, — взмолился Евгений Евгеньевич. — Я не против хоккея, я — за, если когда-нибудь пригласишь на интересный матч, буду только благодарен.

— Ловлю на слове, — сказала Алена. — А Слава хороший парень и порядочный человек. У нас вообще ребята классные.

— Не буду спорить, не хочу, — сказал Евгений Евгеньевич. — Но иногда мне эти ребята напоминают американских парней, которым один черт на ком жениться — на выпускнице университета или на продавщице из модного магазина.

— Я не хочу расписываться за американцев, — сказала Алена, отставляя в сторону чашечку с кофе, — я их не знаю и на этот счет придерживаюсь английского правила: увидеть — поверить, но за наших ребят могу поручиться: черное с белым не перепутают.

— А вдруг?

— Слава не перепутает, — упрямо повторила Алена.

— Ты в этом уверена?

— Он сделал мне предложение.

— Довольно вежливо с его стороны.

— На что вы намекаете?

— Он в полной уверенности, что ты ему откажешь.

— Я согласилась.

— Алена, ты ставишь меня в идиотское положение, — холодным, отчужденным тоном проговорил Евгений Евгеньевич. — Мать просила меня присмотреть за тобой…

— Я не девочка, не в приготовительный класс хожу.

— Допустим, А каким образом вы собираетесь организовать свой быт?

— Я могу переехать жить к нему…

— Исключено. Твоя мать меня живьем съест.

— В таком случае мы все оставим на своих местах.

— То есть?

— Он будет жить у себя, а я — у вас. А после института разберемся.

Евгений Евгеньевич жестко усмехнулся.

— Ты — здесь, он там. На кой черт тогда жениться?

— Чтобы избежать сплетен и кривотолков. Еще вопросы будут?

— Мне, наверное, придется познакомиться с его родителями, — устало проговорил Евгений Евгеньевич. — Оставь мне их телефон.

Алена ушла. Евгений Евгеньевич выпил еще чашечку кофе, закурил и некоторое время размышлял об извечной проблеме отцов и детей. Затем вернулся в кабинет и достал записную книжку. Долго листал ее. Дойдя до фамилии Янкиной, он откинулся на спинку кресла и задумался. Видимо, эта особа давно занимала его мысли, ибо Евгений Евгеньевич выкурил целую сигарету, прежде чем пришел к какому-то решению. Наконец он придвинул к себе телефон и набрал номер.

— Будьте любезны Татьяну Лазаревну… Нет дома? Простите, а кто это говорит?.. Александра Васильевна? Извините, что не узнал. Не знал, что вы приехали. Это Крайников беспокоит… Куда?.. Ах, в Манеж, на выставку. С Вадимом?.. Ясно… Нет, ничего не надо. Я вечером позвоню. Всего хорошего.

Евгений Евгеньевич положил трубку и удивленно потер переносицу. «К культуре приобщается. Впрочем, ей это необходимо. Надо ж оправдать свое служебное положение».

Приглушенно прозвенел звонок. Евгений Евгеньевич с недоумением взглянул на трещавший телефон, дождался вторичного звонка и только тогда снял трубку.

— Я вас слушаю… Здравствуй, Володя… Нет, не знаю. А что?.. Ну, об этом мы еще поговорим… Послушай, что ты делаешь?.. Не желаешь прогуляться со мной в Манеж? Там, говорят, интересная выставка молодых художников… Тогда приезжай. Это тебя не затруднит?.. Ну и отлично. От меня и тронемся. Жду.

Когда приехал Швецов, Евгений Евгеньевич, одетый с тщательностью человека, собравшегося на дипломатический прием, сидел за столом и выписывал из записной книжки фамилии знакомых. Лист белой бумаги, лежавший перед ним, был разделен на две части, и одни попадали в левую колонку, над которой жирно чернела цифра четырнадцать, а другие — в правую, над ней стояла цифра пятнадцать.

— Список приговоренных к расстрелу? — пошутил Швецов.

— Нет, — сказал Евгений Евгеньевич. — Им суждено погибнуть более благородно: они обопьются и объедятся.

— За что такая немилость?

— Его Высочество приглашает их на свое пятидесятилетие.

— Умереть за здоровье монарха — великая честь. Ее надо заслужить.

— Ты — заслужил.

Швецов поморщился.

— Я вегетарианец.

— Мужчины, которые не едят мяса и не пьют вина, подозрительны, — усмехнулся Евгений Евгеньевич. — Смотри, как бы тебе не попасть в список неблагонадежных.

— А что означают эти странные иероглифы? — Швецов указал на цифры четырнадцать и пятнадцать.

— Эти цифры? — Евгений Евгеньевич потер лоб. — Видишь ли, одни товарищи будут приглашены на торжество четырнадцатого, другие — пятнадцатого.

Швецов продолжал вопросительно смотреть на юбиляра, и последнему пришлось объяснить столь странное разделение.

— Знакомые бывают разные. И директор универмага мне нужен, и писатель мне не помешает. В смысле полезности здесь параллели проводить нельзя — каждый выполняет свои функции, но смешивать их нецелесообразно, не стоит и знакомить друг с другом. Это может вызвать легкое недоумение, шокировать и даже оттолкнуть от тебя человека. — Евгений Евгеньевич поправил съехавший набок галстук, с интересом посмотрел на собеседника. — Тебя в какой список занести?

— Я любопытен, — отвертелся Швецов, явно не желая попасть в одну компанию с торгашами и в то же время боясь показаться нескромным, заявив, что его место среди интеллигентной публики.

— Хорошо, — сказал Евгений Евгеньевич. — Я заношу тебя в оба списка.

Швецов непроизвольно, точно пытаясь освободиться, повел плечами. Он уже давно заметил, что между ним и Крайниковым протянулась невидимая нить, которая связывает их день ото дня все крепче и крепче. Вот и сейчас затянулся еще один незаметный, но крепенький узелок.

В Манеже было немноголюдно, и Евгений Евгеньевич со Швецовым быстро переходили из одного зала в другой. Интересного попадалось мало. В студенческих (это была Всесоюзная выставка дипломных работ студентов художественных вузов) работах еще чувствовалась скованность, заданность, подражательность. Особенно это проявлялось в скульптуре. В них не было свежести, четкости замысла и вдобавок ко всему поражало однообразие тем. В графике и живописи дело обстояло лучше. Особенно понравились Евгению Евгеньевичу эскизы декораций к «Зависти» Ю. Олеши.

— Как ты к нему относишься? — спросил он Швецова.

— Положительно.

— А конкретнее?

— «Трех толстяков» не перевариваю.

— Резко. — Евгений Евгеньевич задумался. — И все-таки автор недостаточно четок.

— Здравствуйте, Евгений Евгеньевич! — прервал его негромкий женский голос.

Швецов обернулся. Перед ним, улыбаясь хорошо поставленной театральной улыбкой, стояла дородная, лет сорока, женщина с тонкими, слегка подкрашенными губами и черными, блестевшими, как антрацит, глазами.

— Вот так встреча! — воскликнул Евгений Евгеньевич. — Здравствуйте, Татьяна Лазаревна!

— Добрый день, Евгений Евгеньевич!

— Да вы с сыном! Здравствуй, Вадим.