Вячеслав Лейкин - Действующие лица (сборник)

Когда бы о себе, совсем иной
Пошёл бы слог. Вися, как кот на шторе,
На кукольной основе нитяной,
Иль гоголем гуляя на просторе,
Я б начал так: в системе нефтяной
В одной геологической конторе,
С гастритом чередуя геморрой,
Служил наш жизнерадостный герой.

Иронии дремучую змею
Он безуспешно скрещивал с Пегасом.
Вставал между семью и восемью.
Ложился между полночью и часом.
Слегка терроризировал семью,
Считавшую героя пустоплясом.
А впрочем, был наш кадр и бодр, и щедр.
И цвёл на ниве освоенья недр.

Две трети года он влачил свой крест
По адресу Литейный, тридцать девять,
Входя в тот запараженный подъезд,
По свалке у которого содеять
Сумел Некрасов за один присест
Строк триста размышлений и посеять
Разумное и вечное зерно
В общественном сознании. Оно

Сплодоносило позже, чтобы дать
Всем равные возможности. Короче,
Две трети года тишь да благодать
В конторе на Литейном. Дни и ночи
Летят, неразличимы. Совладать
Когда уже совсем не станет мочи
С морокой безысходности, тогда
Вдруг наступает летняя страда.

И ты, как кот, стремишься на газон,
Как птица, распускаешь хвост фазаний,
И ты поёшь и свищешь, как Кобзон,
И всюду повод ищешь для лобзаний,
И наступает полевой сезон,
И миллион бессмысленных терзаний
Тебе не в кайф. И, предвкушая фарт,
Ты едешь в чудный город Салехард.

А там собранье милых сердцу морд,
И вечный день, и спирт за шесть с полтиной.
И вот тебя уносит гидроборт,
И ты летишь и тешишься картиной
Оплывшей прорвы. Комариных орд
Ещё не ощущая и утиной
В зубах ещё не чувствуя ноги,
Уже ты бог. И в голове круги.

Долги, разборки, сплетни – на потом,
Покуда дурака не отваляю.
Всё в настоящем. Прошлое – фантом.
А там все вены вам поотворяю.
Но, впрочем, речь не обо мне, о том,
Чему я был свидетель. Повторяю,
Входя в повествовательный азарт:
Год шестьдесят четвёртый. Салехард.

Куда мы едем и где мы будем,
Кому поверим, кого оплачем?
Наш выход беден. Средь серых буден
Мы равнодушны к чужим удачам.

На Север правим, ругая Север,
Теплом домашним ночами бредим.
Мы сталь не плавим, зерно не сеем.
Мы только ходим, немножко едем.

Уклад наш прочен, оклад на диво.
Нас не обидит начальство наше.
И, между прочим, мы любим пиво,
И, если честно, не любим каши.

И нас, пожалуй, встревожить нечем.
Скитанья наши не пахнут Грином.
Свои печали мгновенно лечим
Синтомицином и анальгином.

Согреют жены, привяжут дети,
Но в домоседов не превратимся…
Вот так мы долго живём на свете,
И никогда мы не прекратимся.

Вот оно – царство Спящей Красавицы.
Глухая трава подмышек касается,
А я ведь не так уж и мал.
Скажем, крапива – уснувшая стража.
А вот паутина – уснувшая пряжа
В руках у заснувших мам.

Но всё это в общем не так уж и мило.
Грызёт любопытство, а надо бы мимо…
Свободен – войду и уйду.
Незваного гостя обнюхают сонно
Бараки – людьми позабытая зона
В полсотни каком-то году.

В бараке орудуют наглые мышки,
Ворона сурово маячит на вышке,
Зажав под крылом автомат.
В сортире смороды пахучие листья
И надписи: «Девочки, скоро амнистия!»
А ниже: «Дождёшься» и мат.

Железный маршрут – Лабытнанги – Игарка,
Железный режим – человек и овчарка.
Там всё было ясно суду.
Не люди – железо, не бабы – а зэки…
Иные, должно быть, уснули навеки
В полсотни каком-то году…

Порхает по сцене принцесса Аврора,
Уже приключилась с волшебницей ссора,
Осталось найти остриё.
Сюда бы её до начала сезона —
Сто лет бы ей снилась барачная зона,
Проклятое царство её.

Комары озверели. Мильонным роем,
Оглашая палатку ужасным воем,
Впивались в лучшие части тела.
Комариная тема – главная тема.

Кто-то сказал, что среди комаров
Только самки кусают и пьют нашу кровь.
Только самки… Скребя по распухшей внешности,
Я вспомнил тебя. Но уже без нежности.

Укусы мошки горят на губах,
Как поцелуи врага.
Привычно мечтая о вкусных грибах.
Олени чешут рога.

Солнца нет и быть не должно.
Откуда ему быть.
Сыро, тепло, насекомо, темно
И долго ещё плыть.

Наш главный был мрачен и, кажется, нем,
И нос его цвёл, как заря.
Тогда появилось слово «зачем»,
И следом за ним – «зря».

Зачем мы плывём по этой реке?
Зачем нас едят и пьют?
А где-то огни. Там царит этикет.
Там благоденствует плут.

Зря мы плывем. Никому ни к чему
Трудные наши труды.
А главный молчал и смотрел во тьму,
И пар валил от воды.

Когда мы пришли через тысячу лет
Туда, где конец пути,
То перед тем, как взорвать этикет,
Мы буху сказали: «Плати!»

Бух разделил нам пузатый пакет:
Впору друг друга купить.
Но перед тем, как вернуть этикет,
Мы отправились пить.

Мы пили за каждый стотысячный лист,
За каждый неверный шаг.
А главный вдруг оказался речист,
И главный сказал так:

«Налейте мне из того пузыря,
И не стоит трясти тряпьём.
Не знаю, возможно, мы плавали зря,
А может, и нет. Взопьём».

Мы чуть не сожрали его живьём,
А нос его цвёл, как заря.
И кто-то сказал: «Зачем живем?»
И никто не сказал: «Зря».

Полярный мак в четыре лепестка,
Полярный день, полярное сиянье,
Свирепая полярная тоска,
Которую не скроют возлиянья
Ни излиянья в обществе, давно
Установившем призрачный порядок:
Тяжёлый сон, повторное кино
И максимум душевных неполадок.
Коверкая нормальные слова,
Всему давать дурное толкованье.
Вот так мы населяем острова —
Используя себя до основанья.

Полярный круг, почти как знойный юг,
А знойный юг – литературный трюк.
Твой верный друг тебе не верит вдруг.
Свободных женщин не найти вокруг
За сотню островов. Твоя жена
Отсутствием твоим поражена
Была недолго: не ее вина,
Что Север, как Великая Стена,
Вас разделил… Нам надо уходить —
Нас только север может охладить!
Что пользы за газетами следить,
Потомков незначительных плодить?
Иная бесконечность нам в удел —
Чтоб ветер в мачтах домика гудел,
Чтоб толстый капитан Севморпути
Нам руки жал и всё не мог уйти!..