Николай Гумилев - Глоток зеленого шартреза

Николай Гумилев.

Рисунок Н. Войтинской. 1909 г.

В одном из ранних стихотворений Николай Гумилев так отозвался о своих эстетических вкусах и пристрастиях:

В этих строках емко сформулирована квинтэссенция поэтического мироощущения Гумилева. Говоря коротко, основную, доминирующую черту его творчества можно определить понятием экзотика. Причем экзотика в самом широком, можно сказать, универсальном, смысле: зоологическом, ботаническом, географическом, историческом… С первых шагов в литературе Гумилева всегда влекли необычные, загадочные, удивительные страны и материки, эпохи и персонажи. Вот почему он на протяжении многих лет, от сборника к сборнику, вновь и вновь возвращается к африканским, или скандинавским, или китайским сюжетам, к темам войны, охоты и опасных путешествий, к мифологическим героям и легендарным сильным личностям – от хитроумного Одиссея и Дон Жуана, чья мечта «надменна и проста», до конквистадоров «в панцире железном» и отважных капитанов «с ликом Каина»… Именно тягой к экзотике объясняется его пристрастие к ситуациям, как говорится, пограничным, когда приходится балансировать на опасном рубеже между жизнью и смертью, добром и злом, раем и адом, Богом и дьяволом, когда, как писал он в одном из стихотворений, надо вести страшную игру в прятки «со смертью хмурой»…

Но вместе с тем только экзотикой Гумилев отнюдь не исчерпывается. Скорее, его неполные полтора десятилетия жизни в искусстве показывают, как он, по мере литературного взросления и мужания, стремился преодолевать экзотику – так, как его собратья по цеху акмеистов, по выражению критика Жирмунского, «преодолевали символизм». Творческий путь Гумилева – это попытка возвращения из окутанных чарующей дымкой и благоуханным дурманом таинственных далей в овеянную пороховым дымом и смрадом крови жестокую будничность «страшных лет России», по слову другого выдающегося поэта той эпохи Александра Блока. Этот крутой маршрут оказался для Гумилева долгим, непростым и завершился для поэта неожиданной катастрофой: гибелью…

В отличие от других крупнейших российских писателей ХХ века, чье творчество замалчивалось или в лучшем случае не афишировалось при советской власти (Булгаков, Мандельштам, Ахматова, Набоков), Гумилев, расстрелянный в 1921 году по подлому и конъюнктурному обвинению в контрреволюционном заговоре, был попросту запрещен. Негласный запрет на имя и творчество Гумилева продержался более полувека. Лишь в 1990-е годы он вновь занял подобающее ему место в литературной истории страны.

В этом сборнике литературная биография Гумилева представлена в двух измерениях – в более известной широкому читателю поэтической ипостаси и менее известной – прозаической . Наверное, мало кто знает, что проза всегда занимала довольно важное место в творчестве выдающегося русского поэта начала ХХ века. В письме от 1 февраля 1907 года двадцатилетний Гумилев писал Валерию Брюсову: «Идей и сюжетов у меня много. С горячей любовью я обдумываю какой-нибудь из них, все идет стройно и красиво, но когда я подхожу к столу, чтобы записать все те чудные вещи, которые только что были в моей голове, на бумаге получаются только бессвязные отрывочные фразы, поражающие своей какофонией. И я опять спешу в библиотеки, стараясь выведать у мастеров стиля, как можно победить роковую инертность пера». И еще Гумилев писал мэтру о своем увлечении французскими хрониками и рыцарскими романам: он даже намеревался написать «модернизированную повесть в стиле ХIII или XIV века» . Этим замыслам, правда, не суждено было осуществиться, и от них остались лишь интригующие осколки – фантазии восторженного почитателя европейской классики. Интересно, что многие сюжеты ранней лирики Гумилева варьировались им в новеллах или, точнее, литературных сказках, написанных по мотивам прочитанных в детстве и юности книг. Был момент, когда Гумилев решил издать свои ранние новеллы отдельной книгой: в августе 1908 года газета «Русь» анонсировала выход первого тома «Рассказов» Гумилева, печатавшихся в периодике на протяжении всего этого года, однако издание так и не осуществилось. По-видимому, из-за того, что сам Гумилев относился – и в начале своего творческого пути и впоследствии – к собственным опытам в прозе не слишком серьезно: всего лишь как к старанию «победить роковую инертность пера», чтобы воспользоваться плодами этой победы в поэзии – искусстве «высокого косноязычия».

О. А.

Я знаю, что ночи любви нам даны

И яркие, жаркие дни для войны.