Коллектив авторов - Поляна №2 (8), май 2014

Все читали свои стихи. Прочел и я.

Старичок приобнял меня за плечи, проговорив:

– Неплохо… неплохо, молодой человек. Очень неплохо. У вас есть чувство… Запишите мой телефон.

Я потянулся за ручкой и заметил, что то же сделали все вокруг.

Вскоре я отвез Истокову поэму с надеждой на грядущую славу.

Он прочел ее и сказал через неделю:

– Хм… Что я могу тебе… М-да… Могу направить тебя в Литературный институт. Будешь учиться. Правда, не в моей группе. Я уже курс набрал. Но это неважно…

– Ну, как хочешь, – вздохнул Истоков. – Там у нас библиотека хорошая. Почитать можно много чего.

– А в вашем журнале напечататься нельзя? – спросил я, выведав, что Истоков, кроме всего прочего, еще и главный редактор журнала «Родники».

– Нет… Что ты… В нашем нельзя, – отмахнулся Истоков. – Вот сделали номер, не знаю, где на следующий денег брать. Да и поэзии у меня мало. Так что… М-да… Тяжело сейчас. И тебе тяжело и мне тяжело. Книгу моих стихов, – он выдвинул ящик стола и достал книжку в переплете, – вот посмотри. Подарить не могу, мало осталось. Так вот, издатель предложил бесплатно издать. Это то есть – мне ни гроша! Я говорю: вот вам! – Истоков сунул мне под нос внушительную фигу, сложенную из коротких толстых пальцев. – Вот вам! Видали! Я что на вас бесплатно пахать должен? Нет уж… М-да… Ну, вот. Другого издателя нашли, шестнадцать тысяч заплатил. Это хоть что-то. Там все по годам. А видишь – четыре года пропущено? Я и не сочинил ничего. Ну вот, я так и написал: за эти годы автор отчитается перед народом позже…

На прощанье, смачно расцеловав в обе щеки, Истоков протянул мне два билета:

– Юбилей у меня скоро. Чествовать будут в Центральном доме литератора, приходи, на вот тебе пригласительные. Концерт будет, я почитаю.

Этим всем жена занимается, я-то хочу, чтоб «Блюбэ» пело. Нравятся мне эти ребята. За душу берут. Поют про наше, русское… Но уж не знаю. Обещали. А там, как получится… М-да… Они у меня тут были. Ну, вроде как договоренность была.

В назначенный день зал был полон. Истоков первое отделение кое-как мрачно высидел на сцене за столиком рядом с женой – необозримо тучной улыбчивой женщиной. Вечер протекал уныло. Трое музыкантов в ярких рубахах под гитары приторно выводили романсы на стихи мэтра. Во втором отделении Истоков исчез и появился лишь когда началось его чествование. Он вышел нетвердой походкой на авансцену, куда один за другим из зрительного зала поднимались ораторы, и после каждого очередного панегирика, широко улыбаясь, восклицал: «Я лучший поэт России!», затем громко икал в микрофон. Соратники делали вид, что согласны, и лукаво скашивали глаза. Очевидно, всякий надеялся отыграться на своем собственном юбилее.

«Блюбэ» так и не дождались.

Я не послушался Пророкова и все же решил разведать почву для поступления в Литературный институт. К Истокову я обращаться не стал. Не было уверенности, что он меня помнит, да и шанс был упущен.

Снежным вечером, я проник под своды приемной комиссии. В холле меня встретила миловидная секретарь. Узнав, что я желаю поступать, она покраснела, как садовая роза, и, на ходу призывая Пал Палыча, выбежала в коридор. На ее крик из четырех дверей повалил народ, и все они принялись оглядывать меня с чрезвычайным любопытством. Один из них, маленький, лысоватый, с бородкой клинышком предложил мне стульчик и уселся напротив.

– Вы желаете поступать, молодой человек? – спросил он лукаво.

– Желаю.

– Что пишите?

– Поэзию.

– А-а, – разочарованно протянул он, – поэзию желаете изучать… поэзию на халяву, – и переглянулся с остальными. Те закивали, мол, и этот туда же, и потянулись обратно в кабинеты.

– Нет, отчего же на халяву! – обиделся я. – Могу и заплатить.

Пал Палыч сразу оживился.

– Шестьсот долларов в год.

– Ого! – не сдержался я. – Прилично.

Незадолго до этого я отучился в техническом вузе пять с половиной лет совершенно бесплатно, мало того мне самому платили стипендию, на которую, правда, нельзя было прожить, но можно было хотя бы получить… Поэтому эта, в принципе ничтожная сумма, повергла меня в шок. В то время, я думал осчастливить мир сиянием своего таланта и уж совсем не предполагал платить за это деньги. Я был готов не брать денег с них и считал, что этого вполне достаточно.

– Не такая уж серьезная сумма, – подбадривал меня Пал Палыч, – за целый год. Подумаешь, каких-то пятьдесят долларов в месяц. Смешно даже!

Но платить за учебу в литинституте мне показалось дикостью. И я начал склоняться к тому, что Пророков был прав.

– Я подумаю… – сказал я. – А что нужно для поступления?

– Триста стихотворных строк на творческий конкурс, дальше экзамены. Но если за деньги, то можно считать – без экзаменов, – искушал Пал Палыч.

– А поэма сгодится?

– Сгодится.

– Она понравилась Истокову, – сообщил я, думая, что это добавит мне вес и меня примут с распростертыми объятиями.

– А кто такой Истоков? – невозмутимо парировал Пал Палыч.

– Как же! Он у вас преподает… Лучший поэт России!..

– Лучший поэт России? У нас? Кто вам сказал? – улыбнулся Пал Палыч.

– Он сам так говорит…

– Ну, знаете, это они все про себя так говорят… Так у вас поэма?

– У меня их две.

– Давайте две, – обрадовался Пал Палыч.

– Они уже опубликованы в журнале, – интриговал я.

– Приносите, почитаем, – откликнулся Пал Палыч.

– В Интернете…

– Давайте адрес, посмотрим.

Я оставил электронный адрес «Наших сетей» и свой телефон, – на случай, если гениальность моих поэм произведет должное впечатление и с меня не потребуют денег.

Уходя, я спросил красавицу-секретаря:

– Как вас зовут?

– Катя, – ответила она.

– Я напишу поэму в триста строк и посвящу ее вам, – пообещал я и покинул священные своды.

Через неделю Пал Палыч позвонил мне.

– Ну как, надумали?.. А ваши поэмы годятся для поступления.

– Мне очень приятно, – заюлил я, – но финансы, знаете ли… как говорится… поют…

– Жаль-жаль, – раздалось в трубке. – К сожалению, в наши дни молодые люди разучились находить деньги. Хотите совет?.. Откройте любую газету объявлений. Там столько предложений от одиноких женщин… – искушающе прошептал Пал Палыч.

Оставив затею с Литературным институтом, я предложил свои поэмы театральному миру. Я действовал непрактично и, конечно, был полон романтики. Мне хотелось славы, славы немедленно и желательно мировой.

Я очень сильно подозреваю, что в большинстве театров, куда я носил свои бессмертные шедевры, ни одна сволочь их даже не читала. Часто путь мне преграждала угрюмая охрана, которая, вызнав цель моего визита, куда-то звонила, затем принимала поэму – на чем дело и глохло. В одном из театров меня допустили к внутреннему телефону, и неприятный женский голос заявил мне, что пьес от авторов они не принимают. «Как же вы тогда работаете?» – наивно спросил я, полагая, что в каждом театре должна быть литературная часть, завлит или что-нибудь в этом роде. – «А это уже не ваше дело!» – железобетонно ответили мне.