Михаил Армалинский - Чтоб знали! Избранное (сборник)

Вообще, друзей у меня здесь, как и у тебя там, сейчас практически нет. Единственное тепло – от твоих писем. Ты действительно пишешь регулярно, так что радость от твоих писем идёт ровными волнами.

Кроме прочих радостей, общение с тобой придавало мне некоторую жизненную устойчивость и силу, которых мне самому сильно недостаёт. Это я почувствовал после твоего отъезда. Ты помнишь, когда ты уезжал, я был сравнительно твёрд. Я и сейчас твёрд, но жизнь упорно убеждает, что она твёрже.

У меня даже в носу защипало от твоих проводов Юли. Неужели настолько оказалась неприемлемой? Не слишком ли ты требовательный? Впрочем, я знаю, что слишком. Но так и должно быть. Ей же остаётся уповать на время. А время покажет. Время всем покажет!

Ты мне вчера приснился – будто бы ты приехал сюда туристом, и мы с тобой на Исаакиевской площади продавали какие-то шмотки, причём собралась большая очередь. К чему бы?

В связи с этим сном вспомнились мне наши студенческие года и персонажи, их населявшие. Помнишь, был такой профессор Перовский, сухощавый интеллигент-старик, с важным выражением лица и с изгибанием тела в сторону студентов. Всё, что я запомнил по его предмету, это «семьдесят одна тысяча шестьсот двадцать» – некий коэффициент в некоей формуле, который он назидательно повторял по нескольку раз за каждую лекцию. Он постоянно делал ошибки в формулах, которые он величественно писал на доске. Заметив очередную ошибку, какой-нибудь дотошный студент нудил: «Неправильно». Профессор торжественно поворачивал голову и бросал: «Всё правильно». И продолжал писать. Затем ошибку замечали другие студенты и присоединялись к протесту. Тогда профессор наконец замечал её тоже и с достоинством стирал ошибку, не обмолвясь и словом. Аудитория стихала до следующей ошибки.

Не забыть мне и перлы, что выдавали наши капитаны. Если кто-либо из студентов держал руки в карманах и если это происходило в понедельник или в послепраздничный день, капитаны все как один разражались одной и той же шуткой: «Что, послепраздничное проворачивание механизмов?» Незабвенна также и следующая их фраза: «Пистолет Макарова служит для уничтожения живой силы противника».

Чтобы сохранить бороду, я достал справку от врача, что мне необходимо её носить, поскольку у меня возникает раздражение кожи от бритья. Я с торжеством подал эту справку капитану. Тот прочёл её и задумчиво так сказал: «Но не могу же я допустить, чтобы вы победили. Бороду можете носить, раз врач разрешил. Но, пока не побреетесь, зачёта не получите». Бороду пришлось сбрить. Может быть, тебе это пригодится в твоих писаниях.

Я всю весну проездил на этюды. Чудесное занятие – сидишь среди леса или на реке, слушаешь птиц, а в итоге появляются картинки.

Езжу часто с девицей, которая очень хочет быть мне хорошей подругой. Ей это в значительной степени удаётся, но за счёт её терпения и умения себя вести, а не за счёт понимания и родства души. Не сближаемся. А она, видимо, этого не замечает, раз так держится за меня и выглядит довольной.

Всегда очень жду твоих писем.

Сергей

Зизичка!

Шлю прошеное. Втиснул всё в одну страницу зримым шрифтом.

Написать романище о твоей жизни? Отчего же нет, если расскажешь, что да как. Но ты ведь скрываешь от меня, любовника, свою былую эпопею, а теперь предлагаешь исповедь мне, писателю? Если тебе удастся разделить меня на эти две составляющие, то с интересом ознакомлюсь. Только как это осуществить? Ты мне пошлёшь свою рукопись или будешь устно по телефону рассказывать? Самое лучшее – это приехать ко мне и поведать свои приключения в перерывах между объятиями.

Ты выражаешь сомнение в моей любви, и напрасно, потому что я в твоей – не сомневаюсь, ибо если мужчина спрашивает женщину, любит ли она его, он подразумевает, будет ли она с ним совокупляться. А если женщина спрашивает мужчину, любит ли он её, то она подразумевает, женится ли он на ней.

На сём кончаю (почти).

Целую ручки и ножки (и между).

Твой Б.

Я тебе давно не писал, потому что не о чем было писать. А теперь есть. Позавчера мне позвонили из ОВИРа и сказали срочно явиться. Оказывается, моё дело пересматривается, и мне дали понять, что положительное решение не исключается. Я пишу сейчас потому, что, если мне дадут разрешение, я боюсь, что буду так занят подготовкой, что на переписку не останется времени.

Я после отказа ушёл из своего НИИ и устроился работать механиком по ремонту лифтов. Работа гнусная, но много свободного времени.

Спасибо тебе за посылку. Ведь это – как рука дружбы через океан, тем более приятная, что я ничего не просил. Всё дошло в целости. Однако я думаю, что вещи ты выбрал не сам, так как лишь кепка подошла мне, а остальное – две пары джинсов и рубашка – не моего размера. Кроме того, сигареты, подтяжки – мне это ни к чему, вряд ли это твоя инициатива. Однако это ничуть не уменьшает моей благодарности.

Чтобы ты вновь вообразил меня, сообщаю свои размеры: рост 172 см, объём грудной клетки 118 см, объём талии 80–81 см, объём бедра 64–65 см, шеи – 41–42 см, размер обуви 40,5–41. Мне бы нужна осенняя курточка до пояса, красивая (50–52), и туфли. Хоть это, может, и мелко, но прошу, так как просто нечего носить. Не могу я носить это советское дерьмо.

Может быть, тебе нужно что-либо. Книги, например. Я с удовольствием постараюсь достать. Только нет у меня книжных связей, а без них приходится платить огромные суммы.

Надеюсь, до скорой встречи.

Твой друг Аркадий

Дорогой Серж!

Прокатился я на выходные к Зойке!

Ждала она меня в аэропорту, вся мокрая от предвкушения, в чём я сразу убедился, запустив ей руку в штаны, как только мы сели в машину. Руку я оттуда так и не убирал, пока мы не доехали до её дома. А как только вошли в дом, она согнулась пополам, и я оказался в её заповеднике. Она буквально через полминуты кончила. Довольная стала, нежная. Говорит, грудь у неё поднялась, а то висела, скучная, без дела. Потащила она меня на обед в дом к своим друзьям, которые ей в родители годятся по возрасту, но с которыми она изъясняется, как… ну, прочтёшь как.

Жирный мужик, врач, по имени Жора, обращается к своей жене-коротышке Соне будто совершенно без злобы: «Ты, говно, принеси мне то-то», – и при собравшихся гостях всё было так же, только громче, чтобы все слышали. Жена отвечает ему в тон тем же «говном», с нескрываемой злобой в глазах, но с улыбкой на давно увядших устах.

Зойка с некоторым смущением объяснила, что «говно» у них – обращение ласковое и, более того, выражает дружеское расположение. Я заметил ей, что я предпочту в таком случае остаться с ними шапочным знакомым, не нуждающимся в их ласке.