Валериан Курамжин - Дорога домой (сборник)

– Ну, Люська, ну зараза, повезло – то нам как, что на дежурстве ты нынче, что дома тебя нет, а то ведь не было бы мне счастья такого кореша встретить!

Так они и загуляли. Заначки, что спрятал Сивачёв в свой последний перед отпуском рабочий день под стелькой в ботинке, хватило почти на два дня и две ночи. Затем деньги у Николая закончились, а у Толика их и не водилось. Зараза-Люська не только не дала им ни копейки, но и выгнала Толика из дома, причём без «права возврата и переписки», как выразилась она, вышвыривая из окна старую, потёртую и полупустую сумку Толика.

На третий день Сивачёв, перемещаясь с Толиком от магазина к магазину в надежде встретить кого-нибудь из знакомых и стрельнуть на выпивку, с удивлением обнаружил, что стоит напротив своего дома. Сивачёв пошарил в карманах и нашёл ключи. Была середина дня, двор пуст, никого из знакомых или соседей он не увидел. Он ещё раз взглянул на часы – половина третьего, жены, по его разумению, дома быть не должно, а дочка Леночка уже вторую неделю отдыхала в пионерлагере. Они с Толиком вошли в подъезд и поднялись на второй этаж, встали у дверей его квартиры, прислушались. Долго стояли, словно боясь чего, словно они воры, словно квартира эта чужая. Потом Сивачёв открыл дверь, вернее, повернул дважды ключ в замке, а дверь всё не открывал, боялся. Наконец они вошли в квартиру.

Запах дома, чистота и уют, тиканье ходиков на кухне, вид привычных вещей и предметов на привычных местах, всё это ошеломило Сивачёва, пробудило в нём неясное, но сильное желание упасть прямо тут, в прихожей, вжаться в пол, в этот родной и чистый пол, успокоиться и остаться тут навсегда. Но Толик торопил, нервничал, шипел сквозь зубы – видимо подсознательно прочитал мысли случайного приятеля и боялся, что так случится. Сивачев снял ботинки и, в одних носках, давно уже не чистых, прошёл в комнату, пошарил в известных только ему и жене местах и нашёл немного денег. Прихватил заодно из шкатулки золотые серёжки, что он подарил жене на тридцатилетие, взял из платяного шкафа свежее бельё, носки, сорочку и направился к выходу. Внезапно, словно какая-то сила заставила его, он подошёл к двери спальни и приоткрыл её. Постоял на пороге, вошёл, и тут ноги его подкосились и он рухнул на колени прямо на прикроватный коврик. Подполз к их супружеской кровати и уткнулся лицом в подушку, дышал, внюхивался, и, уловив давно знакомый и любимый запах жены, заплакал. Потом поднялся и вышел из квартиры. Что-то подсказывало ему, что он больше сюда никогда не вернётся.

В тот же вечер, когда Люська-зараза выперла Толика из дома, они облюбовали место на заброшенной стройке, где и оборудовали себе пристанище. Погода стояла тёплая, крыша над головой была, Толик притащил откуда-то два старых матраса, тряпье, колченогий столик и ещё кучу нужных вещей, так что устроились они вполне даже комфортно. Даже соорудили очаг. И вода была: в довольно чистой железной бочке скопилось её немало после недавних дождей. Сюда они и вернулись после визита в квартиру Сивачёва, захватив по дороге выпивку и закуску. Пока Толик открывал консервы, резал хлеб и разводил огонь, чтобы поджарить колбасу и вскипятить воду для чая, Сивачёв умылся и переоделся во всё чистое. Потом они ужинали, пили портвейн, потом чай, потом снова портвейн, долго болтали и не заметили, как уснули, устроившись на своих матрасах. На следующий день, когда заканчивались и эти, украденные в квартире Сивачева деньги, они, собрав последнюю мелочь, цедили дешёвое пиво в палатке у Северного рынка.

– Слышь, Толик, придётся наш «золотой запас» продавать, вот только паспорта у меня нет, дома я его оставил. – Сивачёв показал ему золотые серёжки, – В скупку нельзя, в ломбард нельзя, может у тебя барыга знакомый есть?

Толик, который, казалось, находился в полной прострации, повернулся и посмотрел на ладонь Сивачева. На ладони поблёскивали золотые серьги. Мутные глаза Толика ожили, дыхание участилось, на лбу выступила испарина:

– Откуда это? – просипел он. – Где ты это скоммуниздил?

– Да не боись, Толик, не крал я, дома у себя взял. Так, на всякий случай… Денег-то мало в квартире было, вот я и взял. А теперь, видимо, продавать пора. Жить-то нам на что-то надо, отпуск ведь у меня, погулять хочется.

– Ну, ты даёшь, корешок мой любезный, вот порадовал, так порадовал! А барыга у меня есть, тут, недалеко, в двадцатой больнице работает, в морге. Кличка Профессор, а в миру Спиридонов Леонид Николаевич, я его давно знаю. Выпивал он раньше уж очень серьёзно, равных не было, за то и с должности слетел. Потому и в морге стал работать. А потом завязал – как отрезало, лет уж пять вообще не пьёт. Вот он цацками и занимается, толк в них знает, да и цену хорошую даст – гарантирую.

Профессор встретил их доброжелательно, попросил подождать его минут десять на улице, сославшись на какое то неотложное дело, и, действительно, через небольшой промежуток времени пригласил их к себе в каптёрку, угостил чаем и даже спиртом. Он внимательно осмотрел серьги, долго расспрашивал Сивачёва о их происхождении. Потом заинтересовался Сивачёвым, где работает, с какого года рождения, адрес прописки, чем болел и когда. Толика он не спрашивал ни о чём, наверное, и так знал о нём всё. В конце разговора он действительно предложил за серьги хорошую цену – двести рублей, деньги по тем временам огромные. Но, поскольку денег таких у него с собой не было, выдал десятку в счёт аванса, и пообещал после работы заехать за деньгами и забежать к ним на огонек, чтобы рассчитаться и обмыть взаимовыгодную сделку. На том и порешили.

После их ухода «профессор» сделал несколько телефонных звонков, потом переоделся и сходил в районную поликлинику, где пошептался со своей старой знакомой в регистратуре, после чего та вынесла ему историю болезни и регистрационную карточку Николая Васильевич Сивачёва в обмен на десятирублёвую купюру. Вернувшись на работу, он пролистал полученные документы, и удовлетворённо хмыкнул. Потом ещё раз набрал телефонный номер, и сообщил кому-то:

– Заказ подтверждаю, часов в одиннадцать вечера будь на старте, я позвоню.

В расположении импровизированного лагеря, где последние несколько дней обитали Толик и Сивачёв, вечером, уже ближе к десяти часам, появился «профессор», в руках у него был пакет с выпивкой и закуской. На молочно-белом фоне полиэтиленового пакета красовались большие оранжевые буквы – «Перестройка».

Огонь в очаге весело горел, кореша быстренько организовали стол и неплохо провели время за разговорами и выпивкой. «Профессор» передал Сивачёву обещанные деньги в конверте, серьги завернул в носовой платок и убрал их во внутренний карман куртки. Все трое какое-то время ещё болтали, прикладываясь к портвейну, травили анекдоты. Вскоре Сивачёва разморило, и он уснул на своём матрасе. Когда Толик отправился в кусты по нужде, «профессор» бросил в его стакан две таблетки клофелина и ловким движением пальцев, будто всю жизнь этим и занимался, извлёк конверт с деньгами из-за пазухи Сивачёва.