Валериан Курамжин - Дорога домой (сборник)

Через несколько минут Толик уснул, и «профессор» перетащил его на матрас, заботливо укрыл тряпьём, доверительно прошептал ему на ухо:

– Спи, Толик, ты мне не нужен, гнилой ты весь внутри, хотя и человек хороший.

«Профессор» положил в пакет стакан, из которого пил минералку и бутылку из – под этой минералки, достал из кармана куртки увесистый спутниковый мобильный телефон и, вытащив зубами телескопическую антенну, набрал номер. Когда ему ответили, коротко произнёс в трубку:

– Михалыч, всё готово, приезжай! Да, черепно-мозговая. Да, всё как договаривались. Да, документы у меня, жду.

После чего надел перчатки, пошарил в куче строительного мусора, вытащил оттуда полнотелый кирпич, подошёл к спящему Сивачёву и ударил его со всего размаха по голове – кость хрустнула. Минут через десять подъехал белый «РАФик» с надписью «Реанимация», оттуда вышли два крепыша-санитара и молча погрузили Сивачёва в машину. «Профессор» передал врачу регистрационную карточку и историю болезни Сивачёва. Михалыч профессионально ознакомился с документами в свете фар, улыбнулся и молча протянул «профессору» увесистую пачку новеньких стодолларовых купюр. Машина уехала. «Профессор» ещё раз внимательно всё осмотрел, убрал в тот же пакет стакан, из которого пил Толик и, насвистывая, двинулся по пустырю в сторону жилого микрорайона. Пакет он бросил в глубокую, наполненную водой яму.

На следующий день мало кому известному тогда местному банкиру средней руки и будущему олигарху сделали успешную операцию по пересадке почки. Он здравствует и по сей день.

Константин Иванович Семенченко, давно уже пенсионер, разменявший восьмой десяток, практически ничем не болевший и еще достаточно бодрый, чтобы подниматься на свой третий этаж без лифта, правда с одышкой и остановками, но поднимался, проснулся рано. Он лежал с открытыми глазами, слушая, как пробуждается город за окнами его «двушки», полученной в свое время в Перово, от завода «Фрезер», где он проработал, как говорится, от звонка до звонка.

Январским утром, когда светает поздно, время можно определить только по звукам: за окном бодро позванивали трамваи, было слышно, как дворник-узбек скребет по асфальту лопатой, отбрасывая снег на обочину, затопали дети в квартире, что наверху, собираясь в школу, проснулась невестка в соседней комнате, скрипнула дверь ванной, зашумел душ, на лестничной площадке весело залаял соседский пес в предвкушении утренней прогулки.

– Константин Иванович! – негромко постучала невестка в дверь. – Константин Иванович!

– Да, Тоня, – ответил он, поднимаясь с постели и натягивая домашние штаны, – я уже встал.

– Константин Иванович, завтрак на кухне, а я побежала на работу.

– Хорошо, до вечера.

– Вы в магазин сходите? Список на столе.

– Конечно, Тонюшка, схожу, – как можно бодрее ответил он и услышал, как захлопнулась входная дверь.

Болеть – то он не болел, но старческие, возрастные недуги были. Старался беречься, лекарства, давным – давно прописанные участковым врачом, принимал каждое утро, и давление измерял, и даже о витаминах, которые Антонина покупала ему, старался не забывать. С этого начиналось каждое утро.

Телевизор на кухне работал, но звук был выключен. Он прибавил звук, поставил чайник на газовую плиту (от новомодных электрических отказался, а пользовался своим старым, со свистком) и пошел в ванную. Там он тщательно умылся и побрился, вытерся своим любимым вафельным полотенцем и, натирая щеки лосьоном, посмотрел на себя в зеркало:

– Да, не прибавляют годы – то, не прибавляют…. Ну, да ладно, спасибо, Господи, что хоть без няньки обхожусь в моем – то возрасте, грех жаловаться.

Чайник засвистел, приглашая к завтраку. Константин Иванович вышел из ванной и еще раз взглянул на себя в зеркало в прихожей, чертыхнулся и пошел заваривать чай. На столе было как всегда: масло, сыр, два яйца всмятку, хлеб, джем в розеточке из старого, когда-то богатого сервиза, сахар, лимон…

– Эх, Тонька, Тонька, – проговорил он, – спасибо тебе, а то бы маялся тут один, не приведи Господи.

Поел он не торопясь, выпил два стакана чая с лимоном, убрал и помыл посуду, потом замер в нерешительности и все-таки смахнул крошки со стола прямо на пол.

– А то ведь пол, лишний раз, не помоет, – прошептал, глядя на истертый линолеум. Потом открыл дверцу холодильника, долго всматривался, выудил оттуда банку сгущенки и, пробив ловко два отверстия кухонным ножом, высосал половину.

– Вот и десерт. Теперь можно и за кроссворды.

Он поудобнее уселся в свое старое, накрытое истертым пледом кресло рядом с журнальным столиком, заваленным газетами и журналами с программами телепередач недельной давности, нашел недоразгаданный вчера кроссворд и, надев очки, принялся за дело.

Прошелся еще раз по горизонтали и вертикали, но сосредоточится не мог, что-то мешало ему, какое-то беспокойство, маята какая-то не давала предаться любимому занятию. Подташнивало.

Константин Иванович поднялся, прошел на кухню, накапал себе в рюмку сорок капель валокордина и выпил одним глотком. Затем распахнул пошире форточку и постоял у окна, вдыхая свежий морозный воздух. Полегчало. Он вернулся, в свое кресло, устроился поудобнее и прикрыл глаза.

– Посижу тихонечко, пусть успокоится, – подумал он и не заметил, как задремал.

Константин Иванович овдовел рано, только стукнуло сорок пять, но они с Верой уже успели отметить серебряную свадьбу. И хотя гостей было на празднике немного – гуляли от души, очень весело и задорно, и подарки были, и тосты, и сын Иван с молодой женой Антониной были главным украшением праздника. И они с Верой, «старики», как их называли, тоже выглядели прекрасной парой и сплясали даже, как в молодости! А радости было сколько! И, казалось, впереди долгая и счастливая жизнь.

А потом началось. Тяжело заболела и быстро угасла Вера. Он отчетливо помнит, как они (он и сын с невесткой) приехали ее навестить, с цветами и фруктами, домашним бульоном в термосе, с пирожками, которые впервые испекла Тоня, как они вошли в ту четырехместную палату, где она лежала и увидели аккуратно заправленную кровать. Как появился врач и сообщил им страшную новость. Но вот что было потом? Словно кто – то стер из его памяти морг, похороны его любимой и единственной, кладбище, поминки, девять дней, сорок дней.

Все заботы взял на себя сын, Ванечка, он куда-то ездил, звонил, оформлял, встречал и провожал друзей и родственников, по ночам пил вместе с ним водку и курил. Они почти не разговаривали и не смотрели друг другу в глаза, их не покидало чувство вины, будто чего-то не доглядели, не сделали вовремя. Тоня ухаживала за ним, как за ребенком, насильно кормила, заставляла принимать лекарства, укладывала спать, гладила его по голове, шептала ласковые слова, успокаивала. А он плохо понимал, что происходит. Как будто всех узнает, все слышит, но связать не может. Время сместилось. Время звалось Верой. И вот Веры нет. Вера – там, а он – здесь. Где же переправа? Это странное состояние длилось долго. Врачи даже сомневались: пройдет ли?