Алексей Улюкаев - Чужое побережье

Там Красные фонари,

Здесь Красная площадь.

Там любят на раз-два-три,

Здесь вовсе не любят больше.

А меньше зачем любви?

Зачем мазать тоньше, толще

Маслице чувств? Так проще?

Кончится масло, как роща

Скинет одежды свои

В срок или до (зари).

Попросту – c\'est la vie.

Слушай не ври, не ври!

Ты хоть живи, хоть умри,

Хоть обратись ты в мощи,

Не пикнет никто и не взропщет.

…Здесь прекрасная площадь,

Там прекрасные фонари.

Я проживаю много жизней. Я их как надо

Проживаю,

Как если много шоколадок

Я, не поморщась, прожевал бы.

Один молочный – сладкий-сладкий.

Карьеру делаю. К премьеру

Хожу. Хожу и на премьеры,

Хоть и зеваю там украдкой.

Другой, как скорлупа орехом,

Наполнен тыщей разных смыслов.

Тут жены, дети. Коромыслом

Дым. Дом. Шум. Гам. И много смеха,

Лишь скажешь «а» – тут дети эхом.

А третий горький. Ночь. Раздумья.

Бессонница. Бессмысли… Жизнь ли?

А хорошо, что полнолунье:

Светло, чтоб подготовить тризну.

Какая-то ошибка в наших душах,

Мы ищем днем затмений, света ночью.

О, ночь моя, я твой чернорабочий,

Работать в темноте совсем не скучно.

Но душно, ах, как душно! – настежь окна

В Европу, Азию. Да хоть бы в Антарктиду.

В краю далеком, не известном МИДу,

Мечтал бы оказаться я до срока.

Мне на хвосте приносит весть сорока,

Что сорок дев теперь радушно

Принять меня готовы. Но к чему морока,

Которой в жертву Илион разрушен

(Любовный жар, сомнения, упреки).

…Какая-то ошибка в наших душах.

…Так беги на край света! – Мой край – в Лачи,

А за краем – тьма такая!

Как тут существованье в ночи влачить,

Вредным привычкам своим потакая?

Греки многое тут понаделали встарь,

Хитрованы, хоть набожны с виду.

Островок сей – один сплошной алтарь

Афродиты, заметьте, Киприды.

Ладно ль за морем, худо – поди разберись.

Не утопишь – в волне ли, в стакане —

Грусть-тоску. Налетай и глотай живопись

И – буянить на о. Буяне!

А из пены рожденная – та иль не та,

Но на тысячу мифов хватило —

Красоты, красоте, красотой, красота.

Или?

Где входила она в этот грот, где водой

По ступеням ступни омывала,

Там сидим мы одни. Мы одни! Мы с тобой!

И кто скажет, что этого мало!

Как входила она в этот грот, как вода

Принимала ее, обнимала!

По зеленым холмам – вышиванье: стада.

Вот такие-то здесь одеяла!

Всё вокруг – это медная сковорода

С рукояткою длинной и острой.

Афродиты купель, на зеленом – стада:

Это просто везения остров!

Греки пишут по-нашему. Хорошо.

А пашут по-своему. Тоже неплохо.

И это рождает мерой большой

Разные ахи мои и охи.

Кстати, охи по-гречески значит нет,

Да и ахи, наверное, тоже что-нибудь значит.

Как готовились тщательно, сколько лет,

Чтоб меня заманить поселиться в Лачи!

По совету поэта, в провинции глухой

И уж точно у моря, да, посредине моря,

Где, как говорится, такой покой!

Такая воля!

Привезу вам немного сыра, вина, маслин.

А о воздухе, море, холмах – только рассказы.

Ах, такой островок всего один.

Влюбляешься сразу.

Я отсыплю довольно сестерциев или драхм

За бесспорное право в этих краях рыбачить.

И глоток зивании под выдыханье: «ах» —

Это лучший способ остаться в Лачи.

А оставшись, корни пустить: лоза,

Сад, давильня для винограда.

Красоты этих красок не выдержав, закрываю глаза —

Ничего другого не надо!

Со скалы хорошо наблюдать силуэт кораблей

С парусами и мачтами острыми-острыми.

…А еще – дело в том, что один из моих сыновей

Зачат был на этом острове.

C Лужников до Нескучного.

Мы-то плавали, знаем,

Поцелую воздушному

Влажный предпочитая.

От Нескучного к Луже.

Ну почти кругосветка!

Мы живем и не тужим.

Возвращаемся, детка.

Хоть кораблик нерезвый,

Но волну режет рьяно.

Я от водочки – трезвый,

А от глаз твоих – пьяный.

И у гор Воробьевых

Закругляя маршруты,

Мне не хочется новых

Кораблей почему-то.

Под мостом под Лужнецким —

Как же палуба держит! —

Я люблю… не по-детски.

Я любим, как и прежде.

Вот такая история.

Пусть и выглядит круто

Класс судов река – море

На этом маршруте.

Наш кораблик прекрасен,

Ничего, что бумажный.

…И каких только басен

Мне волна не расскажет!

Давным-давно не брал я в руки шашек,

Но в дамки править живо устремленье.

Лишь только сел – не с этими, так с теми, —

А тридцать лет уж мимо просвистели!

Пока мотыжил поле ежедневно,

Выращивал какие-то растенья

И добивался милостей монарших.

Давным-давно не брал я шашек в руки.

Как хороши на ощупь! Это стансы,

Сонеты, оды – пробовал расстаться,

В чинах чинился, путался в науках,

Но возвращаюсь – вот какая штука!

Давным-давно… А хоть бы и недавно.

В движенье этих шашек своенравном

Я силюсь разглядеть судьбу и правду.

Их не разделишь на два.

Ксенофобия

Это боязнь чужих.

Сено. Родина.

Несжатая полоска ржи.

(Которой от Цветаевой поклон,

Такой вот беззащитной от ворон,

От воронья, рванья

И разного вранья.)

Вот отчего

Скулы напрочь сворачивает,

Сильнее водочки – вот

Условия задачи.

А рожь твою —

Ах, еж твою! —

Жгут

И ржут при этом.

Нет, не зер гут —

Кривой маршрут.

Угарное лето

Тем летним днем и пал мой Илион.

Я заблудился в легковесной хляби.

Каким ареопагом осужден

Всю жизнь бежать от бабы к бабе?

Ведь я не коллекционер знамен,

На что мне их надушенные стяги?

Отринуть хоть одно из ста имен!

Но где бы позаимствовать отваги?

Ведь я же прирожденный дуэлянт,

Немало крови вытерто со шпаги.

А тут какой-то локон, шпилька, бант —

И наг я перед ним. И все мы наги…

Мне 55. Я еле стою на ногах.

Я молодой. Но утомлен поздравленьями.

Если есть силы небесные – ну их нах…

Если есть силы земные, пусть шевелят кореньями.