Лариса Миллер - Четверг пока необитаем

Надежда – врушка. Врёт и врёт. И пусть.

Её повадки знаю наизусть,

Смеюсь над ними, но люблю их нежно.

Нет для надежды слова «неизбежно».

Ну кто ещё, коль окажусь в аду,

Шепнёт: «Сейчас лазеечку найду».

Под синевой, что так густа,

Всё встанет на свои места.

Пускай событий срок неведом,

Пусть мы по горло сыты бредом,

Творящимся то там то тут,

Но дни заветные придут,

Коль сохранил Господь печальный

Творенья план первоначальный.

А мир этот жив, потому что есть где-то иной,

Иной, безымянный, неведомый и неземной.

Оттуда сигнал то идёт, то почти угасает.

Но если нас что-то и держит, и чудом спасает,

То не притяженье земное, а тяга к тому,

Что ни отыскать, ни назвать не дано никому.

А мама ко мне – своей маленькой дочке —

Врача позвала. Он часы на цепочке

Носил и хранил их в кармане жилетки.

О нём говорили, что доктор он редкий.

И я в его тёплых ладонях тонула…

Что время украло, то память вернула.

Вот эту картинку вернула мне ночью.

Цветная она, хоть изодрана в клочья.

Ах, весенняя льдинка! Забыв, что молчание – золото,

Я с тобой говорю. Ты растаешь иль будешь расколота.

У тебя ведь так быстро на жизнь истекают права.

А пока ты жива, тороплюсь, подбираю слова,

Чтоб сказать, как права ты, что, тая, сверкаешь так весело,

И веселье есть свойство твоё, и оно перевесило,

Что умеешь искриться, мерцать, серебриться, любя

Те лучи, что, так радуя нас, убивают тебя.

О, до чего нетленна бренность,

О, как устойчива мгновенность

Всего, что населяет твердь.

О, до чего живуча смерть!

Уж как давно родились тьма и свет,

А всё живут, а всё им сносу нет.

И тьма – темнит, а свет – он ярко светит,

Он летом светлый праздник свой отметит —

Один из лучших праздников в году.

Коль пригласит, я с радостью приду.

О, как здорово нам временами втирают очки!

А возможностей сколько: синички, сверчки, светлячки,

И ручьи, и лучи. Этот список продолжить легко.

А желание верить – оно до того велико,

Что встречаю рассвет, хоть на свете не первый уж год,

Как спасительный выход, как счастливо найденный вход.

Хоть и делали больно порой,

всё равно как щенка, приручили.

Дали имя и в списки свои занесли.

В общем, жить приучили.

Эту бедную землю топтать стало необоримой привычкой.

Не хочу, чтобы имя моё вдруг однажды пометили птичкой.

Вряд ли птичку поставят, решив дать какой-то

подарок чудесный.

Нет, скорее, мой адрес земной захотят поменять

на небесный.

А Россия уроков своих никогда не учила,

Да и ран своих толком она никогда не лечила,

И любая из них воспаляется, кровоточит,

И обида грызёт, и вина костью в горле торчит.

Новый век для России не стал ни эпохой, ни новью,

Матерится она, и ярится, и кашляет кровью.

Какие мы профи? Любители мы, дилетанты.

И те, что порхают и кружатся, встав на пуанты,

И те, что умеют по бешеным речкам сплавляться, —

Они всё равно ведь не знают, как с жизнью справляться.

Мы все в этом деле любители – не виртуозы.

Отсюда бессонница наша, и вздохи, и слёзы.

А тишина меня боится.

Наверно, надо затаиться,

Наверно, надо не дышать,

Чтоб тишину не нарушать,

Или хотя бы в сладкой муке

Рождать не чуждые ей звуки.

Весна, я так завидую тебе!

Банальности твои не надоели:

Ни солнечные зайчики, ни трели,

Ни воды, что стекают по трубе.

Тебе расти не надо над собой,

Ты можешь повторяться сколько влезет,

Ведь всё равно твоим приходом грезят

И жадно ловят взгляд твой голубой.

А мама собирается на бал,

И жемчуг бел, и цвет помады ал,

На стуле серебрится чернобурка —

Её не любит мамина дочурка.

Берет не любит, что с распялки снят,

И платье из панбархата до пят.

Ведь, значит, мама из дому уходит

И дочкин праздник из дому уводит.

Не надо было маму отпускать.

Вот где, скажи, теперь её искать?

Когда вспоминала о прошлом – не счёты сводила,

А тех, кого нету на свете, проведать ходила.

Дворы и подъезды и комнаты их освещала

И с грустной улыбкой себя самоё навещала,

Чтоб снова водить перьевой фиолетовой ручкой,

Чтоб снова побыть обожаемой дочкой и внучкой.

Заклинаю, стихи мои, вы не бросайте меня.

Вы ведь мой оберег, мой спасительный плотик, броня.

Не рождаю я вас, не пишу. Это всё заблужденье.

Ничего я не знаю про вас и про ваше рожденье.

Из каких вы краёв, не пойму, и каких вы кровей,

И не знаю, как вы оказались в тетрадке моей.

Сколько б лет тебе ни было, ты умираешь ребёнком,

Простодушным и мало что смыслящим глупым телёнком,

У которого ножки совсем не стоят, разъезжаются, гнутся,

И которому в бок материнский горячий

так хочется ткнуться,

И который ещё не набегался, не наигрался,

И который пожить здесь в своё удовольствие

только собрался.

А кто ещё поднялся на крыло

Сегодня? О, весенняя текучка!

Гуртов овечьих вешняя толкучка.

Подумать только – небо им мало.

Подумать только – праздники мои

Есть для весны обыденность и проза:

И по-цыплячьи жёлтая мимоза,

И снега с солнцем тихие бои.

А сегодня в спектакле играет не первый состав.

Звёзды поумирали, состарились или устали.