Ефим Ховив - Городской романс

Челябинск часто бранят. И грязный он, и вечно раскопанный, и атмосфера отравленная. Я никогда не спорю, так как это правда. Но в душе больно: ведь это мой любимый город.

Я не родилась в нем, и детство мое не здесь прошло. Я и жила-то в нем немного: семь лет в войну и после, да семь лет сейчас, на склоне годов. А сорок лет лишь наездами, на пару дней, с промежутками по пять и десять лет.

А ведь были в жизни и другие города: старинный Таллинн, например, или фантастически прекрасный Фрунзе (Бишкек), утонувший на фоне величественных снежных гор. Не говорю уж про Москву и Ленинград, про мой «родной» областной Курган, где приходилось жить неделями на учительских курсах, да немало было и других городов. Но любимый все равно Челябинск.

В юности я была, конечно, романтиком, и романтизм мой питался книгами о великих стройках. Поэтому, пересекая страну от Прибалтики до Урала на подножке эшелона, я жадно искала взглядом фабричные трубы и корпуса заводов, досадуя, что их попадается на пути так мало! Слова «экология» тогда еще не сочинили, а к природе относились однозначно: покорять!

Не удивительно, что Челябинск с его гигантами-заводами покорил мое романтическое сердце.

Есть на проспекте Ленина, на перекрестке улицы Российской, самая возвышенная точка. В войну там многоэтажных домов не было, ничто не загораживало горизонт. И вот выйдешь на пригорок, и открывается вид на ЧТЗ и Ленинский район. На зеленоватом фоне позднего зимнего рассвета смутные громады зданий и дымы, дымы, дымы… Картина эта вызывала у меня восторг и гордость.

Те же чувства я испытывала, добираясь к подруге на Сельмаш. Девять труб ТЭЦ, из которых две отдыхали, а остальные деловито извергали разноцветный густой дым. Трубопрокатный. Завод металлоконструкций. Сельстрой. Отдельным островком КПЗ и С. И все это построено в годы войны! В холоде и голоде, при двенадцатичасовом рабочем дне! Это ли не памятник человеческому труду, терпению и выносливости! И как по сердцу пришлись мне сказанные через десять лет слова Твардовского: «Урал! Опорный край державы!»

К гордости за челябинцев примешивались и гордость за себя. Ведь и я немножечко участвовала в этом коллективном подвиге. Чувство общности с народом в его самый трудный час пришло ко мне именно здесь, в Челябинске. Для людей моего поколения годы войны — самые главные годы нашей жизни.

В прекрасном южном городе Фрунзе мне, шестнадцатилетней девчонке, не раз приходилось подниматься по мраморной лестнице управления НКВД. Вежливо, но настойчиво там интересовались, почему мы сюда приехали, почему жили в Прибалтике, кто мы и что мы. Там я работала на строительстве военного завода, но никакой гордости не испытывала, а лишь чувство унижения от того, что мне не доверили стоять у станка, выпускавшего патроны, а только таскать на носилках глину и кирпичи. И все потому, что я не там, где надо, родилась и жила.

А Челябинск не разделял людей по сортам. Он по-братски принимал всех, ставил к станкам и машинам. Здесь я почувствовала себя полноценным человеком, здесь узнала я гордость трудовых успехов в овладении профессией. Здесь вспыхнуло желание учиться, поддерживавшее меня пять трудных — труднейших — лет. В Челябинске, наконец, мне повезло встретить много хороших людей, которым хотелось подражать, равняться на них. Просто мысль, что эти люди есть, помогала жить.

Челябинск остался в сознании, как очень организованный, трудовой и честный город. Привычка сверять по нему жизнь осталась навсегда. Стоишь на остановке в воспетой Гоголем Полтаве, битый час ждешь троллейбус и думаешь: «Нет, у нас в Челябинске троллейбусы лучше ходят!..» Или едешь в поезде «Сочи — Тбилиси», проводник насадил безбилетников, тесно, грязно, про чай не заикайся, и как светлое видение встает фирменный поезд № 13 «Челябинск — Москва»…

Так как я появлялась в Челябинске редко, мне особенно бросались в глаза происходившие в нем перемены. Широкое Копейское шоссе. Обтекаемые, почти бесшумные трамвайные вагоны. Неожиданно (для меня) появившиеся подземные переходы. Исчезновение знакомых бараков, а вместо них — новые многоэтажные микрорайоны. Новый вокзал! Новый цирк! Новые челябинцы — хорошо одетые, с книжками, с умными разговорами…

Сейчас в Челябинске многое меняется. Есть и перемены к худшему — это неизбежно, это везде. Идет переоценка ценностей, меняется поведение людей. Но я все-таки верю, что наш суровый и добрый город достойно пройдет все испытания, что возобладает здравый смысл и челябинцы сохранят выдержку и умение трудиться. Я рада, что в это смутное, переломное для Родины время я оказалась опять в Челябинске. Я доверяю этому городу.

Прогулка по городу… Но Челябинск огромен и некомпактен. Если до конца XIX века город рос естественным путем, оставаясь плотно сколоченным, не спеша отодвигая окраины от центра, где над морем одноэтажных и редко двухэтажных домов господствовали храмы и безраздельно царил величественный Христорождественский собор, то позже, с развитием промышленности, как ни досадно, в город пришел беспорядок, начиная даже с железнодорожных путей: проложенные к случайно размещенным предприятиям, например, к элеватору, они бессистемно расчленяли территорию города. Жилые массивы складывались близ возникавших промышленных гигантов. Годы и социальные заказы отзывались на их архитектуре: формалистический конструктивизм, неоклассицизм, «борьба с излишествами», типовуха, «хрущевки», многоэтажные шеренги с пугающе широкими дорогами, так называемый «постмодерн» с фальшивыми выпусками стен «силуэта».