Сборник - Русская поэзия XVIII века

В трактате «О человеке, его смертности и бессмертии» (написанном в Илимске) утверждал: «Следствием нежности в нервенном сложении и раздражительности в сложении фибров, человек паче всех есть существо соучаствующее». Следовательно, ни инстинкт самосохранения, заставляющий человека быть «общественным животным», ни разум, так высоко вознесший человека над остальными созданиями, еще не составляют его родового признака. Можно жить общественной жизнью, полагаться в своих действиях на ум и вместе с тем быть врагом всего человеческого рода. Только способность к «соучаствованию» (то есть сочувствию, состраданию) делает человека человеком.

Как поэт Радищев, безусловно, не успел сказаться вполне. Однако уже то, что он успел сказать, показывает в нем истинного поэта – патетически страстного, философски глубокого, лирически пронзительного.

Ода «Вольность», написанная в начале 1780-х годов, была включена Радищевым в «Путешествие из Петербурга в Москву».

Радищев выразил в «Вольности» то, о чем не смог сказать никто из поэтов XVIII века. Он воспел политическую и нравственную свободу человека как высшую жизненную ценность. До Радищева в сознании русских писателей идеальной целью общественного и государственного развития было «всеобщее благо» (или «всеобщая польза», или «всеобщее благоденствие», или «всеобщее счастье»). В достижении этой цели наиболее действенным средством считался просвещенный абсолютизм: лучшие люди из дворян, образованные «сыны отечества», «менторы», бескорыстно основывающие всю свою деятельность на законах Разума, наставляют государя в правлении и ведут все сословия к желанному пределу. Радищев указал, что стремиться должно к свободе, и только к свободе, а всеобщее благо приложится. Ни один человек (будь то государь или «ментор»), ни одно сословие (пусть даже в лице своих лучших представителей) не имеют морального и политического права навязывать людям свой образ всеобщего счастья (вспомним вступление к «Путешествию…»: «…возможно всякому быть соучастником во благоденствии себе подобных»). Идя по этому пути, вообще нельзя достигнуть провозглашенной цели, ибо что же это за счастье, если оно покупается ценою подавления свободы подданных.

Идеи, содержащиеся в «Вольности», были восприняты А. С. Пушкиным (см. его оду «Вольность», а также «Памятник», в черновике которого стояло: «Вослед Радищеву восславил я свободу»).

Впрочем, Пушкин критически оценивал стиль Радищева. Действительно, «Вольность» написана намеренно архаизированным языком. Однако следует иметь в виду, что обилие архаизмов в радищевской оде в большей степени обусловлено ее ораторскими, проповедническими задачами.

В лирическом шедевре Радищева «Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?…» дано глубоко личное переживание того, что Радищев назвал «человеческим естеством», и начисто отсутствуют проповедническая интонация и неотъемлемые от нее архаические обороты, ибо в данном случае он обращается не к людской массе, подлежащей перевоспитанию, а к «соучаствующему», «чувствительному другу».

Выдвинув перед современниками как первоочередную задачу познание народа в «Путешествии из Петербурга в Москву», Радищев и в поэзии своей прокладывает новые пути для будущих поколений писателей. Народность как эстетическая категория будет введена в русскую литературу романтиками в 1820-е годы. Радищев за три десятилетия до этого предпринял попытку создания таких стихотворных произведений, как «Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам», «Песнь историческая» и поэма «Бова», которые предугадывали романтическое понимание народности и были учтены в своем творчестве молодым Пушкиным.

Своей высшей точки поэзия Радищева достигает в стихотворении «Осмнадцатое столетие», где все величественно: и мысли, и интонация, и стихотворный размер. Пожалуй, мало кто из европейских поэтов XVIII века смог так глубоко постичь противоречивую сущность своего столетия – «безумного и мудрого», «омоченного в крови», из адской тьмы устремленного к свету Разума. Недаром Пушкин писал, что «в стихах лучшее произведение его есть „Осьмнадцатый век“», и восхищался этими «стихами, столь замечательными под его пером».

Е. Лебедев