Валерий Кузьмин - По басенке

Мораль для всех бобров одна,
в Хоперах не ищи добра

Карась был молодой и полон сил,
И с каждым годом, больше наливался,
Он сети стороною обходил,
Зимою в ил по горло зарывался,
Но потихонечку спивался,
Так незаметно, даже для себя,
С утра рюмашку, к вечеру баклажку,
Навеселе потрогает червя,
Но не берет крючок в свою затяжку.
Карась хоть пил – сначала меру знал,
Но потихоньку стало замечаться,
Напьется так – себя не узнавал,
До разума его не достучаться.
И докатился и пошел в запой,
Бурлит весь пруд от пьяного соседа,
Такое выкинет по пьяне, хоть завой,
И вдруг пропал карась, и нету следа
И все гадали – где же наш карась,
Хоть пьяница, но жалко бедолагу,
Карась по пьянке угодил на грязь,
На мелководье и попал в бодягу,
Он пьяным бил хвостом, но в жиже никуда,
Он только цаплино привлек к себе вниманье,
Для цапли, что карась – еда,
К еде у цапли есть всегда желанье,
Подкинула чуть вверх, открыла клюв,
Карась блеснул, на солнце отразился
И провалился, не открывши рта.

Мораль для пьяных карасей проста —
Не пей с утра.

Однажды слон, случайно обезьяне
На хвост тихонько наступил,
Ну не видал, не пил,
Что с высоты такой вообще увидишь.
Он извиненья деликатно попросил,
Бывает в жизни ненароком и обидишь.
Но в обезьяне бес другой сидел,
Она пошла на хитрый беспредел,
И будто в обморок упала
Сама ж с прищуром наблюдала,
Реакцию слона, ждала,
А тот от удивленья дар речи потерял,
И хлопая ушами по щекам,
Как в рот воды набрал.
Он добрый был и не любил скандалов,
И не видал вообще больших нахалов.
А тут уже собралася толпа,
Свидетели нашлись,
И понеслась молва,
Что, мол, он шел по встречке
И где его права,
А обезьяна та – невиннее овечки.
Ну, в общем, суд собрался поутру,
Свидетели кивали все – угу,
И дали год слону на исправленье,
Год не тюрьмы – а исправительных работ,
Чтоб он, призвав терпенье,
При обезьяне исполнял все порученья,
Что б той весь год – без всех забот.
И обезьяна зажила, —
То принеси банан, который выше,
То ей налей вина, то ей спляши,
То сказку расскажи,
Ну, потекла ее мозга по этой крыше.
Слон на глазах худел,
Измучен и задерган, обессилел,
Он сам по три – четыре дня не ел,
От безысходности веревочку намылил,
Пока макака в гамаке спала,
Над ней петлю на дерево закинул,
Подумал: «Вот проснется поутру,
Увидит и поймет,
Что слоник сгинул».
Но мрачный план оборван был судьбой,
Судьба распорядилась очень ловко,
Прибита на суку была подковка,
Слон в обезьянью снова влез в судьбу,
Не выдержала крепкая веревка.
Поднялся слон, а обезьяны – нет,
Покликал малость, поискал сначала,
Да и пошел искать себе обед,
Подумал, что чертовка убежала.

Мораль конечно для слона,
Когда на хвост садится сатана,
Плюнь за плечо, чтобы не стало,
Иль придави нахала

Такая троица святая —
По лесу каждый по себе гуляя,
Их всех свела судьба,
На днище ямы для слона,
Ну, для слона то образ на медведя,
Охотники копали и не зря,
Такая собралась внизу семья,
И вот они соседи.
Кабанчик приуныл,
Пути обратно нет и кто сосед:
Волчара да лисица,
Тут в пору бы молиться,
У них и бога нет,
У тех ружье – для этих я обед.
Лиса прикинула: «Чего же я теряю,
Ну, шкуру снимут – это как пить дать,
Охотники, их мать,
Но это все потом,
А счас на парочку с волком,
Потешимся откормленным бочком,
Во погуляем!»
Волчара сразу приуныл,
Ведь жизнь одна и жалко,
Подумал и на все забил,
Пред ним ведь два подарка,
Прикинул – мяса завались,
Лиса, как за волчицу,
Набить бы брюхо поскорей,
Потом и за девицу.
Кабан нутром почуял все,
Пришло его мгновенье,
Взмолил волка: «Давай спою,
Тебе на удивленье».
Волк, приобняв лису за торс,
размяк весь в предвкушеньи,
Давай, свинья, какой вопрос,
Пусть будет и веселье.
Кабан визжал, как заводной,
Как будто уже режут,
Он стал охотничей трубой,
Завелся, будто леший,
На этот визг со всех сторон,
Охотники спешили,
Волка, лису и кабана,
Зараз всех порешили.
Волчара на последний вздох,
Подумал, лучше б я был глох,
Ну что мне не хватало,
Ведь было все, была еда,
И даже девочка была,
И тут волка не стало.

Мораль для нашего волка,
Не будь умнее кабана,
Кабан сказал: «Пусть я умру
Но подложу тебе свинью».

Однажды крыса у свиньи,
Похерила харчи,
Свинья спала, не ведая об этом,
А крыса уплетала,
Аж за две щеки.
Смотрела на свинью,
Давясь обедом,
И думала: «Ну, что свинья,
Закормлена, сыта,
Без задних ног,
И совесть не грызет за пятачок,
И сны, наверное, прекрасные об этом».
И так задумалась о жизни, о свинье,
Что задремала в тишине,
И на ее беду, свинья проснулась,
Так потянулась,
Что тем копытом ей по голове,
И крыса в судоргах загнулась.

Мораль крысиная была —
Свинья и есть свинья.

Раз два осла,
Соседа и дружбана,
Зашли в соседский двор,
Услышав стук костей.
Там за столом,
Сидели два барана,
Рубились в домино,
И не ждали гостей.
Все вроде б хорошо
И пара подобралась,
Но суть игры другой,
Игра шла на рубли,
Не знали два осла,
Что эти два барана,
Играют здесь давно,
И знали суть игры.
«Рискнем?» – спросил осел,
другой кивнул башкою,
И понеслась игра,
Защелкали кости,
И время вскачь пошло,
Уж солнце за горою,
А эти все стучат,
Замкнуло им мозги.
При свете лампы в ночь,
Стучали что есть мочи,
А утром на заре,
Остались лишь трусы,
Бараны при деньгах,
Ослов лишь зависть гложет,
Ослы – они ослы,
Верней теперь козлы.

Мораль:
Что бы не быть козлом,
Не прися на пролом,
Что б не жалеть потом.

Однажды летнею порой,
Между листвой,
Где есть прохлада,
Лежала гусеница,
Жуя листы салата,
И наслаждался взгляд,
И нежилась душой,
Что повезло,
Что рай здесь не земной,
Всего в достатке,
На этой грядке.
Мечтала, чтоб не кончился сей сон,
Что скоро в кокон,
Скоро полетаю,
Я буду бабочкой,
С незримой красотой,
А щас я отдыхаю.
И задремала от избытка чувств,
Хотя во сне салатик тот жевала,
И вдруг на это счастье – мокрый душ,
Которого ни как не ожидала.
То был не дождь,
То ядохимикат,
Хозяин поливал свое хозяйство,
Такой по жизни гусениц расклад,
Накрыло тем, чего не ожидала.