Гамзат Цадаса - Мудрость

И вот я двигаю грузный фургон,
Чтобы крестьянских сберечь лошадей.
На тракторе я вращаю мотор,
Освобождая силы людей.

Я улицы вам освещаю в ночи, —
Огнями ламп города расцвели.
Я на заводах плавлю металл,
И богатеют народы земли.

И слово твое, и песню твою
До всех доношу я в родном краю.
Я каждому твой задушевный напев
Невидимой силой передаю.

Ты слово сказал – уже с ним я в Москве,
Другое поешь – возвращаюсь за ним.
В мгновение ока я путь прохожу,
Что за год для поезда недостижим.

Дивится стремительный самолет:
Я пыль никогда не взмету из-под ног.
Пернатых царь, величавый орел,
Меня бы догнать и решиться не смог.

Соперник мой – только солнечный свет,
Он горы единым лучом обойдет.
Да зоркое око весь видимый мир
Обнять успевает в один поворот.

Меня, великое сердце страны,
Назвал ты коварной лисой на столбе,
И речь государства ворующим ртом
Назвал ты, – ну разве не стыдно тебе!

Так вот благодарность!
Для славы твоей
Ловлю я развеянный вихрями звук,
Храню твою песню и к людям несу —
А ты меня вором считаешь, мой друг!

Покрась лицо, потупь смиренно взгляд,
Стань коммунистом, помолясь аллаху,
Сядь на собранье в самый первый ряд
И красным бантом разукрась папаху.

Теперь ты ласков и хорош на вид,
И, правда, заподозрить невозможно,
Что твой кинжал остер и ядовит,
Хоть он и скрыт в посеребренных ножнах.

Не ты ль держал свечу в полночный час,
Имущим власть дорогу озаряя,
Ты к нам пришел, подкрасившись под нас,
Не к пахоте – ко сбору урожая.

Но волк не стал овцой, хоть к ним пролез,
И ты чужой, хоть ловко перекрашен.
Ты до сих пор украдкой смотришь в лес,
Прислушиваясь, не идут ли ваши.

Ты клялся белым, что пред ними чист,
Ты ел хинкалы, сидя с лжеимамом.
Теперь ты – самый первый активист,
Стал самым правильным и рьяным самым.

Но в чем бы ни клялись твои уста,
Мы знаем, что в душе твоей творится.
И о тебе с газетного листа
Нам правду говорит передовица.

Разве на свете нет верности, дружбы?
Кто их саманом зажженным зовет?
Разве зависит от чина и службы
Людям оказываемый почет?

Если посмотришь на друга иного —
Голос не тот, и окраска, и рост,
Сердце его распластаться готово
Перед занявшим ответственный пост.

Тот, кто знакомством со мною
гордился, —
Ныне ко мне обернулся хвостом;
Тот, с кем вчера я совместно
трудился, —
Ныне меня замечает с трудом;

Тот, кто папаху снимал предо мною,
Даже когда меня видел во сне, —
Тот наяву почему-то спиною
Вдруг поворачивается ко мне.
……………………………………………….

Нет для вас рассказов новых,
Ни стихов, ни новостей.
Расскажу, как в переделку
Я попал с женой моей.

Говорить не буду много,
Будет короток рассказ.
Все поведаю как было —
Не судите строго нас.

Нам сказали на курорте
Дружелюбные слова:
«Прежде чем располагаться,
Пообедайте сперва».

Тут жена моя сробела,
Тихо шепчет мне: «Беда!»
За столом не приходилось
Ей обедать никогда.

Все едят в столовой дружно,
Принесли котлеты нам,
Но жена сидит смущенно
И глядит по сторонам.

Вилку правой взяв рукою,
Ножик в левую взяла
И с котлетою возиться
Неумело начала.

Не по правилам, как видно,
Вилка встретилась с ножом,
И котлету эти штуки
Не разрежут нипочем.

Встали люди, пообедав,
Погулять пошли они.
Но с котлетами в столовой
Остаемся мы одни.

Стала тут жена смелее:
Не уйдешь теперь, – шалишь!
И котлету придавила,
Словно кошка давит мышь.

Беспощадной быть решила,
Сил откуда-то взяла,
Но злосчастная тарелка
Полетела со стола.

Тут жена, всплеснув руками,
Потрясенная бедой,
Неожиданно смахнула
Голубой графин с водой.

И горчичницы не стало —
Лишь осколки под столом,
Покатились с жалким звоном
Два стакана с молоком.

Блюдце с солью разлетелось
(Блюдце тоже из стекла) —
Все расколото, разбито,
Вот такие-то дела!

Подошла официантка,
Стало чисто все вокруг,
«Ничего», – жене сказала,
Увидав ее испуг.

Люди русские тактичны,
Не смеялись над женой.
Наш Расул, давясь от смеха,
Веселился б день-деньской.

Сколько дней с упрямой вилкой,
С неподатливым ножом
Мы согласия искали, —
Долго речь вести о том!

Не найдя здесь деревянной,
Длинной ложки суповой,
Хандулай моя в обиде
Собралась уже домой.

Тут дивчина с Украины
К нам на выручку пришла
И «орудия обеда»
Изучить ей помогла.

Сразу все переменилось,
И, уменьем дорожа,
Есть жена моя решила
Только с помощью ножа.

Городской франтихой стала,
С головы сняла чохто,
Гребешок воткнула в косы —
Не поверишь ни за что.

С горожанками сдружилась,
И они с женой моей
Перед ужином гуляют
В тишине густых аллей.

Мать родная не узнает!
Молодеет на глазах.
Жить по-новому решила,
Возвратясь в родной Хунзах.

И наглядно доказала
Всю бесхитростную ложь
Нашей старой поговорки:
«Кем родился, тем помрешь».

Иной на службе сделавший карьеру
Жену с детьми бросает в тот же год
И, одурев от важности не в меру,
Напудренную в дом к себе ведет.

Вы пишете в газетах о Гамзате, —
А вдруг ему хвала не по плечу?
Зазнается поэт, и в результате
Я, старая, отставку получу.

Его звезда находится в зените,
Гордится им не только вся родня.
Но как бы он прославился, скажите,
Когда бы рядом не было меня?

Когда б в Талгах тарелок я не била,
Не сочинил бы он стихов о том.
Киркой, лопатой, не жалея силы,
Я привела в порядок бедный дом;

Работать сядет – я подам бумагу;
Во всем – подмога мужу своему;
Он без меня не сделает и шагу.
За что ж такие почести ему?

Он – юбиляр. От телеграмм с утра
ведь
Покоя нет, – летят к нему, спеша.
Мне лет не меньше, но меня
поздравить
Не догадалась ни одна душа.