Роберт Бернс - Стихотворения Поэмы Шотландские баллады

Дети родились, однако,
Ожиданьям вопреки,
Страхолюдные — в папашу
И в мамашу — дураки!

Ты, в ком тщеславие живет
И в Книге Славы строчки ждет,
И лавров жаждет не в черед,
Зачем тебе оно?
Ты лучше облеки живот
В Добротное Сукно.

Тот, кто сукна добыл кусок
И шляпу на седой висок,—
Тот элегантен и высок —
Оно немудрено!
Всем прочим щеголям щелчок —
Добротное Сукно.

А у кого его лишь малость,
Тот вызывает смех и жалость,
Как если б тело его вжалось
В холстину иль рядно;
На людях сроду уважалось
Добротное Сукно.

В субботу брадобрей-юнец,
Всех перебривши наконец,
Лощеный, как весной скворец,
Идет и заодно
Свое выводит в Парк [131], шельмец,
Добротное Сукно.

Такой с надменным видом выдь —
И не подумаешь, что — брить
Иль наши волосенки вить
Ему судьбой дано.
А сообщает парню прыть
Добротное Сукно.

Любой ретивый ухажер,
Ловящий благосклонный взор,
Не должен получить отпор —
Сие исключено,
Коль он себя изящно впер
В Добротное Сукно.

А появись он весь потерт —
Им увлечется разве черт;
Красотки любят первый сорт —
Уж так заведено.
И штурмом вступит в ихний форт
Добротное Сукно.

И — будь ты гусеницей — все ж
Скорее мотыльком вспорхнешь
И диссертацию пробьешь,
Хоть ты бревном бревно,
Когда в пособники возьмешь
Добротное Сукно.

Иной, как В. Шекспир, смышлен
Иль башковит, как сам Ньютон,
Но окружающим смешон
И выглядит чудно,
Покуда не напялит он
Добротное Сукно.

Хоть на земле полно морей,
Где у прилежных рыбарей
Богат сетей и вентерей
Тугой улов,
Знай — в устье Форса все ж добрей
И лов, и клев.

Треска тут плавает и скат,
Здесь угорь, гибок и хвостат,
Средь камбал, сельди и сомят
Привадно вьется,
Омары ножками сучат,
И краб крадется.

Сентябрь веселый настает,
И вот Старик Дымила [134]ждет,
Когда к Нептуну созовет
На устриц нас.
Нет! Не найти вкусней щедрот
Средь рыб и мяс!

О! К нам тогда взывают зря,
Перст наставительно простря,
И знахаря, и лекаря,
Мол, сила — в зельях!
Чем — ипохондриков дуря —
Гноят досель их.

Пойдем, больной! Тебе во вред
Бред лекарей! Целебней нет
Сентябрьских устричных диет,
И — к черту хворь!
Ты лучше гнусный лазарет
Переобжорь.

Эй, пьянь с колотуном в мощах,
И ты — влачащий нос в прыщах,
И ты — со сквозняком в свищах,
Ешь устриц, понял!
Съел сотню всыть иль натощак —
И немочь донял!

Когда весь мир, как лужа, мглист
И ты промок, как банный лист,
Запомни — Лаки Миддлмист [135]
Накормит всласть;
Но устриц к джину — сердцем чист,—
Вели накласть.

Когда Сейнт-Джайлс в часу восьмом
Запрет лабазы с барахлом,
Бедняк расстаться с медяком
Сюда попрет —
Позубоскалит тут с дружком
И всласть поврет.

Когда сползет куда-то Феб,
Где лучше оставаться мне б?
Тут, где у печки духом креп
И сытно ел,
И в свой жилой брести вертеп
Ох, не хотел.

Когда иной с тугой мошной
Томит живот стряпней дрянной,
Пройди ликуя стороной —
Ты не из оных!
Ешь устриц — и господь с тобой! —
И кур вареных.

В Ньюхейвене в любой поварне
И в Мьюсельбро в устрицеварне,
Куда кормить приводят парни
Своих простушек,
Сколь устриц сладостен навар мне —
Суп из ракушек!

Но, прежде чем зажгут огни,
Ты все же раз-другой глотни
И промотайся — не тяни! —
На джин, к примеру.
Но устричной возьми стряпни
На меру — меру.

А если ноги не несут,
А толстодонный полн сосуд,
Съешь устриц снова, и — спасут!
И пьянствуй стойко;
Клянусь! Монах и келарь-плут
Не выпьют столько!

Гудбай, штаны! Хоть лучше вас
Не знал одеж мой тощий таз,
Расстанемтесь! Стезя терниста
У барда и у романиста,
Ведь им привычен снос вещей,—
Хоть ближний рек: «Новей — прочней!»
О вы, в кого ногами врос,
Не пропустить сквозь вас мороз
Я тщусь, штукуя все протирки,
Латая рвань, мережа дырки.
Так старикашки — стыд и срам! —
Пилюлятся по докторам,
Чтоб досиять годок-другой
Физиономией тугой,
Покуда смерть в конце концов
Не обезвредит хитрецов.
Хоть изначально вы — сукно,
И гузно в вас утеплено
Слоями штопок и заплат
В снега и в дождь, в туман и в град,
Но в старости за все раденье
Узнайте с чердака паденье!
Впервой надев, я вас любил,
Как в злате-серебре ходил,
Но пусть не ищут пониманья
Дрянь-обшлага и рвань карманья;
Известно — нам, поэтам — ценз
С трудом дарует каждый пенс,
Поэтому для нас медяк,
Потертый даже, — не пустяк!
Но оглянись по сторонам —
Паршиво всем, не только нам;
Кого же мир боготворит?
Кто в долг дает и кто поит;
Нам друг до гроба — кто из щедрых,
А поистратится — и недруг!
Но тот, кто пылок сердцем, он
Всегда за друга огорчен,
Как я за вас — ведь столько раз
Я рифмовал, напялив вас,
Поскольку наплевала Муза
На все, что смертному обуза:
На скуку, грусть, печаль, хандру,—
Ей легких строф подай игру!
Друг или враг, сестра иль брат —
Не пощадит — сразит подряд.
Забудут ли штанины ваши
Счастливый танец мой вкруг чаши?
Несочетаем был с бедой
Мой пылкий облик молодой.
Увы, пропала пылкость прытко,
Как в снег декабрьский маргаритка.
Будь Вошекол не сын безделья,
Ну не носил бы вас везде ль я?
Будь вечны вы — огонь и воду
Прошли бы мы, плюя на моду!
Увы! Vicissitudo (бренность)
Любой товар состарит в древность,
А посему на вечность плюньте,
Вы — тлен! Sic transit gloria mundi!
Теперь ступайте к некой даме,
Взалкавшей помыкать мужьями,
И предложитесь — вдруг нужны
Ей для престижа вы, штаны;
Пускай не очень вы опрятны,
Обязанности все ж приятны,
Поскольку скроете от всех
Поболе вашего огрех.
А если в дни удачи бард,
Рифмуя, загребет мильярд
И задаваться станет он,
Окружевлен и оживлен,
Как призрак, встаньте на виду —
Напомните ему нужду —
Не золото, мол, не блести,
Мол, меру научись блюсти.
Так царь Филипп, что лучших правил
Был, и у македонян правил,
Страшась объесться сластью власти
В ее руководящей части,
С утра юнца к себе водил,
Чтоб человека в нем будил.
Не то бы — оплошал Филипп,
В бесчеловечность то бишь влип.