Владимир Спектор - Время предпоследних новостей

Всё своё – лишь в себе, в себе,

И хорошее, и плохое.

В этой жизни, подобной борьбе,

Знаю точно, чего я стою.

Знаю точно, что всё пройдёт.

Всё пройдёт и начнётся снова.

И в душе моей битый лёд –

Лишь живительной влаги основа.

Владимир Спектор издал свой первый поэтический сборник в 39 лет (сейчас у него более 20 книг стихов и очерков). До этого работал конструктором, стал автором более двух десятков изобретений. Конечно, он начал писать стихи значительно раньше, но вот вещественное доказательство своей творческой состоятельности предъявить не торопился (да и возможности в прежнее время для таких, как он, были весьма ограничены). Не теряя надежды, ждал, творил. Возможно, поэтому его поэзия в хорошем смысле взрослая, обстоятельная. В ней есть своя особая жизненная философия; выстраданная, осознанная, взвешенная. Она ненавязчиво подчёркивается мудростью восприятия мира, которая позволяет говорить о самых глубоких, порой деликатных вещах точно, ёмко, без перегруженности лишними словами и пафосом. И ещё эта поэзия по-настоящему традиционна. В ней – продолжение стиля и духа Арсения Тарковского и Юрия Левитанского, Бориса Слуцкого и Александра Межирова. А преемственность поэтической культуры – важное условие для её развития.

Одна из доминантных тем творчества Владимира Спектора – осознание и переосмысление нашего общего прошлого, прежде всего, детства, юношества. Ведь все мы родом оттуда. Возвращение в детство – это своего рода попытка вернуть первоначальное эдемское счастье. Читая стихи Владимира Спектора, детство, своё и коллективное, слышишь, видишь, ощущаешь. Испытываешь непосредственную радость, словно приходя в домашний уют после трудного, изматывающего дня.

Медальный отблеск крышек от кефира

Остался за границею веков.

Остались там же – очередь за сыром

И пионерский лозунг «Будь готов!»

Другая жизнь, хорошая, плохая,

В которой по соседству – зло с добром.

А для кого-то отраженье рая

В той крышке с её мнимым серебром.

Поэзия Владимира Спектора наделена цельностью интонации. Она появляется тогда, когда пережитые страдания и страсти, помноженные на талант, перерастают в многомудрый опыт, определяющий всю дальнейшую судьбу. Эта интонация как музыка: она то сентиментальная, то жизнеутверждающая, то тоскливая. И ею зачаровываешься, спасаешься, согреваешься, забывая о вечной мерзлоте человеческого мира, которому так не хватает душевного тепла.

Это город. И в нём не хватает тепла.

И не осень прохладу с собой принесла.

Не хватает тепла в руках и душе,

В ручке мало тепла и в карандаше.

Не хватает тепла во встречных глазах.

В них смятенье и холод. А, может быть, страх.

В этом городе нищим не подают.

Им по праздникам дарят весёлый салют.

В тёмном небе так много слепящих огней,

Но не греют они суету площадей.

Не хватает тепла, хоть работает ТЭЦ

В этом городе тёплых разбитых сердец.

Это аналитика лирикой, фотография души с особой глубиной резкости. Владимир Спектор обладает фотографической точностью взгляда. Он умеет, вооружившись мудростью, дать точные, яркие образы и зарисовки, создать отчасти кинематографическое многоголосье.

Владимир Спектор беседует с читателями, не стараясь перекричать самопровозглашённых гениев и пророков. Он идёт своим путём, создавая громкость иного рода – цельную интонацию искренности, которая, когда стихает шум толпы, неизбежно доходит до читателя, формируя у него механизм защиты против глупости, создавая координаты смысла. Так говорит душа: шёпотом, без спешки, тихо, размеренно, о главном.

Платон Беседин,

Киев

По контуру мечты

* * *

Было и прошло. Но не бесследно.

Память, словно первая любовь,

Избирательно немилосердна,

Окунаясь в детство вновь и вновь,

Падая в случайные мгновенья,

Где добром отсверкивает зло…

Счастьем было просто ощущенье,

Что осталось больше, чем прошло.

* * *

Под прицелом – целая эпоха,

Где в осколках затаился страх.

Жизнь идёт от выдоха до вдоха,

Отражаясь в снайперских зрачках.

Горечь правды, суета обмана,

25-й кадр большой любви –

Под прицелом. Поздно или рано –

Выстрел, – словно выбор на крови.

* * *

Выжить…

Отдать,

Получить,

Накормить.

Сделать…

Успеть,

Дотерпеть,

Не сорваться.

Жизни вибрирует тонкая нить,

Бьётся, как жилка на горле паяца.

Выжить,

Найти,

Не забыть,

Не предать…

Не заклинанье, не просьба, не мантра.

Завтра всё снова начнётся опять.

Это – всего лишь заданье на завтра.

* * *

В душе – мерцающий, незримый свет,

Он с лёгкостью пронзает стены.

Взгляни вокруг – преград, как будто, нет.

Но как тревожны перемены.

Небесной тверди слыша неуют,

Беспечно дышит твердь земная.

И нам с тобой – вдоль перемен маршрут,

Пока горит огонь, мерцая.

* * *

Запах «Красной Москвы» –

середина двадцатого века.

Время – «после войны».

Время движется только вперёд.

На углу возле рынка –

С весёлым баяном калека.

Он танцует без ног,

он без голоса песни поёт…

Это – в памяти всё у меня,

У всего поколенья.

Мы друг друга в толпе

Мимоходом легко узнаём.

По глазам, в коих время

мелькает незваною тенью,

И по запаху «Красной Москвы»

В подсознаньи своём…

* * *

Голос эпохи из радиоточки

Слышался в каждом мгновении дня.

В каждом дыхании – плотно и прочно,

Воздух сгущая, храня, хороня

В памяти - времени лики и блики,

Эхо которых очнулось потом

В пении, больше похожем на крики,

В радости с нечеловечьим лицом.

* * *

По контуру мечты,

По краешку тревоги,

Где только я и ты,

И помыслы о Боге,

Там чья-то тень с утра –

Лука, а, может, Павел…

И жизнь – словно игра,

Но, Боже мой, без правил.

* * *

В раю не все блаженствуют, однако.

Есть обитатели случайные.

Речь не о том, что в небе много брака,

И не о том, что ангелы печальные

Никак не сварят манну по потребности

И шалаши с комфортом всем не розданы…

Но что-то есть ещё, помимо бедности,

В чём чувство рая близко чувству Родины.

* * *

Сединой в бороде

Серебрится прошедшее время.

Чьи-то лики сквозь блики

и вспышки на солнце мелькают.

Бесы рёбра щекочут

И что-то внушают по теме,

Отправляя не время,

А то, что во времени, – в аут.

Что-то ангелы тихо поют

О добре, но не веско.

И пространство души

Наполняется гулом сраженья.

«Про любовь» - это песня,

А, может быть, лишь «эсэмэска»,