Константин Бальмонт - Том 1. Стихотворения

И покинув горный склон.
И себя любя без меры,
Весь вспенен, домчался он
До заманчивой пещеры.

В лабиринт ее проник.
Что там было? Что там стало?
Чей-то вскрик в тиши возник,
Так воздушно и устало.

Где-то алые цветы
Зашептались, закачались
И виденья красоты
Поцелуем повстречались.

Поцелуй? Зачем? И чей?
Кто узнает! Это тайна…
Дальше, прочь бежит ручей,
Он в пещере был случайно.

Мы с тобой сплетемся в забытьи:
Ты – среди подушек, на диване,
Я – прижав к тебе уста мои,
На коленях, в чувственном тумане.

Спущены тяжелые драпри,
Из угла нам светят канделябры,
Я увижу волны, блеск зари,
Рыб морских чуть дышащие жабры.

Белых ног, предавшихся мечтам,
Красоту и негу без предела,
Отданное стиснутым рукам,
Судорожно бьющееся тело.

Раковины мягкий мрак любя,
Дальних глаз твоих ища глазами,
Буду жечь, впивать, вбирать тебя
Жадными несытыми губами.

Солнце встанет, свет его умрет.
Что нам Солнце – разума угрозы?
Тот, кто любит, влажный мед сберет
С венчика раскрытой скрытой розы.

Веселый дождь низлился с высоты,
  Когда смеялось утро Мая.
Прошел в лесах, взрастил в садах цветы,
  Весь мир улыбкой обнимая.

Веселый дождь, источник нежных снов,
  Твой зов к забвенью сердце слышит.
Как много в мир ты нам послал цветов,
  Ты праздник в жизни всех, кто дышит.

У ног твоих я понял в первый раз,
Что красота объятий и лобзаний
Не в ласках губ, не в поцелуе глаз,
А в страсти незабвенных трепетаний, –

Когда глаза – в далекие глаза –
Глядят, как смотрит коршун опьяненный, –
Когда в душе нависшая гроза
Излилась в буре странно-измененной, –

Когда в душе, как перепевный стих,
Услышанный от властного поэта,
Дрожит любовь ко мгле – у ног твоих,
Ко мгле и тьме, нежней чем ласки света.

За то, что нет благословения
Для нашей сказки – от людей;
За то, что ищем мы забвения
Не в блеске принятых страстей;

За то, что в сладостной бесцельности
Мы тайной связаны с тобой;
За то, что тонем в беспредельности,
Непобежденные Судьбой,

За то, что наше упоение
Непостижимо нам самим;
За то, что силою стремления
Себя мы пыткам предадим;

За новый облик сладострастия, –
Душой безумной и слепой, –
Я проклял все, – во имя счастия,
Во имя гибели с тобой.

Она отдалась без упрека,
Она целовала без слов
– Как темное море глубоко,
Как дышат края облаков!

Она не твердила «Не надо»,
Обетов она не ждала.
– Как сладостно дышит прохлада,
Как тает вечерняя мгла!

Она не страшилась возмездья,
Она не боялась утрат.
– Как сказочно светят созвездья,
Как звезды бессмертно горят!

Тебе известны, как и мне,
Непобедимые влечения,
И мы – в небесной вышине,
И мы – подводные течения.

Пред нами дышит череда
Явлений Силы и Недужности,
И в центре круга мы всегда,
И мы мелькаем по окружности.

Мы смотрим в зеркало Судьбы,
И как на праздник наряжаемся,
Полувладыки и рабы,
Вкруг темных склепов собираемся.

И, услыхав полночный бой,
Упившись музыкой железною,
Мы мчимся в пляске круговой
Над раскрывающейся бездною.

Игра кладбищенских огней
Нас манит сказочными чарами,
Везде где смерть, мы тут же с ней,
Как тени дымные – с пожарами.

И мы незримые горим,
И сон чужой тревожим ласками,
И меж неопытных царим
Безумьем, ужасом и сказками.

Я видел правду только раз,
Когда солгали мне.
И с той поры, и в этот час,
Я весь горю в огне.

Я был ребенком лет пяти,
И мне жилось легко.
И я не знал, что я в пути,
Что буду далеко.

Безбольный мир кругом дышал
Обманами цветов.
Я счастлив был, я крепко спал,
И каждый день был нов.

Усадьба, липы, старый сад,
Стрекозы, камыши.
Зачем нельзя уйти назад
И кончить жизнь в тиши?

Я в летний день спросил отца:
«Скажи мне: вечен свет?»
Улыбкой грустного лица
Он мне ответил: «Нет».

И мать спросил я в полусне:
«Скажи: Он добрый – Бог?»
Она кивнула молча мне,
И удержала вздох.

Но как же так, но как же так?
Один сказал мне: «Да»,
Другой сказал, что будет мрак,
Что в жизни нет «Всегда».

И стал я спрашивать себя,
Где правда, где обман,
И кто же мучает любя,
И мрак зачем нам дан.

Я вышел утром в старый сад
И лег среди травы.
И был расцвет растений смят
От детской головы.

В саду был черный ветхий чан
С зацветшею водой.
Он был как знак безвестных стран,
Он был моей мечтой.

Вон ряска там, под ней вода,
Лягушка там живет.
И вдруг ко мне пришла Беда,
И замер небосвод.

Жестокой грезой детский ум
Внезапно был смущен,
И злою волей, силой дум,
Он в рабство обращен

Так грязен чан, в нем грязный мох.
Я слышал мысль мою.
Что если буду я как Бог?
Что если я убью?

Лягушке тесно и темно,
Пусть в Рай она войдет.
И руку детскую на дно
Увлек водоворот.

Водоворот безумных снов,
Непоправимых дум.
Но сад кругом был ярко-нов,
И светел был мой ум.

Я помню скользкое в руках,
Я помню холод, дрожь,
Я помню Солнце в облаках,
И в детских пальцах нож.

Я темный дух, я гномный царь,
Минута не долга.
И торжествующий дикарь
Скальпировал врага.

И что-то билось без конца
В глубокой тишине.
И призрак страшного лица
Приблизился ко мне.

И кто-то близкий мне сказал,
Что проклят я теперь,
Что кто слабейшего терзал,
В том сердца нет, он зверь.

Но странно был мой ум упрям,
И молча думал я,
Что боль дана как правда нам,
Чужая и моя.

О, знаю, боль сильней всего,
И ярче всех огней,
Без боли тупо и мертво
Мельканье жалких дней.

И я порой терзал других,
Я мучил их. Ну, что ж!
Зато я создал звонкий стих,
И этот стих не ложь.