Николай Векшин - Полёт шмеля (сборник)

– Да, ты будешь такой же благородный и всеми любимый.

– Мамуль, а соседский утенок крякал, что вот сейчас мы едим червяков, а когда вырастем, состаримся и умрем, то они будут есть нас.

Курица на секунду замялась и сердито ответила:

– У него не совсем точные сведения. Родители мало занимаются его воспитанием. Вот он и мелет всякую чушь.

– Мамочка, а что же тогда будет?

Курица снова было немного помялась, но сказала с пафосом:

– Будет праздник!

– Праздник?

– Праздник это когда собирается много людей и они все дружно и весело садятся за праздничный стол.

– А мы?

– М-м-м… нас приносят на стол, – аккуратно подбирая слова, пояснила мама.

– Почему на стол?

– Потому что это самое почетное место. И все на нас смотрят и восхищаются.

– А потом?

Курица некоторое время молчала, но затем нашлась:

– Потом мы попадаем в курай.

– Ку-рай?

– Это куриный рай. Там много навоза и червячков.

– Ура! Значит, когда я стану петухом, то потом тоже обязательно попаду в курай! Мамочка, а почему ты плачешь?

Когда дочка была маленькая, она однажды напросилась со мной на охоту. Я пытался отговорить семилетнюю девицу, но она, надув губки и наморщив лобик, упрямо стояла на своём, напористо повторяя: «Папочка, я уже большая, большая, большая…!».

Железный аргумент. Пришлось взять.

Рано утром, еще затемно, пошли с ней к реке.

«Папуль! Так темно! Мне страшно!»

«А чтоб тебе!», – подумал я, а вслух сказал: «Ничего, доченька, скоро рассветет. Шагай быстрей, а то утки все улетят».

Она была сонная, и ноги у нее заплетались. «А чтоб тебе!», – подумал я и посадил дочку себе на шею, подвинув на спине увесистый рюкзак. Вес взят.

На берегу я ссадил ее и стал доставать из чехла ружье.

«Пап, мне холодно!», – поёжилась дочка.

«А чтоб тебе!», – подумал я, снял с себя куртку и стал укутывать девчушку поплотней. Да, холодок-то теперь почувствовался.

«Папик, я кушать хочу», – тут же заявила эта пигалица.

«А чтоб тебе!», – подумал я и стал вынимать из рюкзака бутерброды и термос.

В это время, слышу, над головой характерный свист. Стая уток пронеслась. «А чтоб тебе!», – подумал я и с тоской поглядел им вслед.

Дочка начала было жевать бутерброд, но уронила его. «А чтоб тебе!», – подумал я, поднял бутерброд, отряхнул от травы и дал ей.

«Он грязный!», – резонно заметила она.

«А чтоб тебе!», – подумал я, но, сохраняя терпение, вытащил из пакета кусок колбасы.

«Не хочу колбасу», – обиженно заявила эта вредина. «А чтоб тебе!», – подумал я и сунул ей яблоко.

Она начала хрустеть и чавкать.

В это время вижу – летят… Приготовился, вскинул ружье. И тут она дергает меня за рукав: «Пап, я писать хочу».

А чтоб тебе! Все равно стреляю. Бабах!.. Мимо! Вот невезуха!

И тут слышу тихоненькое поскуливание. Смотрю, малышка стоит, испуганно заткнув уши. Колготки мокрые. Это она так отреагировала, когда бабахнуло. А переодеть-то её не во что. Запасных колготок нет.

«А чтоб тебе!», – в сердцах чуть не воскликнул я вслух. Сложил ружье, засунул в чехол, собрал рюкзак и, мысленно чертыхаясь, потопал с дочкой домой, посадив её на себя и явственно ощущая при этом на шее противную мокроту, отнюдь не благоухающую…

Когда вернулись, она переоделась в сухие колготки и крепко меня обняла: «Папочка, я тебя так люблю!..».

И я почувствовал, что возьму её с собой снова.

В одном царстве-государстве насекомых жил да был Муравей. И захотелось ему отправить предпраздничный гостинец приятелю из другого, дальнего, муравейника. Пошел он на царскую насекомую почту. А там – перерыв, как раз с 13–00 до 14–00 – в то самое обеденное время Муравья, в которое он сумел отлучиться со своего рабочего места. «Ладно, приду-ка я после работы», – решил он.

Так и сделал. Пришел в 17–00. Видит: три окошка и у каждого – длинная очередь. «К которому окошку становиться?», – попытался было спросить Муравей у симпатичной Мухи из первого окошка. «Вы что, гражданин, лезете? Не видите, я занята: клиента обслуживаю!», – гордо ответила Муха, и Муравью показалось, что она стала менее симпатичной. Тут из второй очереди Божья Коровка посоветовала: «Занимайте за мной! Здесь очередь самая короткая». Муравей пристроился за советчицей и стал терпеливо ждать.

Через полчаса настал его час. Муравей радостно сунулся в окошко, но оно вдруг захлопнулось перед самыми его усиками. «Ай, откройте, пожалуйста!», – воскликнул удивленный Муравей. «Вы что – читать не умеете? – устало прожужжала тощая, замотанная, бледная Муха, – технический перерыв!». И действительно, около окошка висело объявление, что с 17–30 до 17–45, а также с 10–00 до 10–15, а также с 11–15 до 11–30, а также с 12–00 до 12–15, а также с 14–30 до 14–45, а также с 16–20 до 16–35 – технические перерывы.

Вздохнул Муравей и стал ждать. Ну, что такое какие-то там жалкие 15 минут, по сравнению с обеденным перерывом!

Вот открылось окошко. Муравей подал Мухе свой увесистый гостинец для приятеля. А Муха и говорит: «Я посылки тут не принимаю; только бандероли. Вам надо в другое окошко».

Огорчился наш неудачник, но встал в третью очередь. Долго-долго дожидался, но дождался. И опять окошко захлопнулось прямо перед усиками! Вот незадача! Оказывается, тут тоже – технические перерывы, но совсем в другое время, чем в первом и втором окошках. С ума сойти. «Интересно, а почему у них обед синхронный, а технические перерывы не синхронные?», – подумал Муравей, но не осмелился свой вопрос озвучить.

Наконец, окошко распахнулось. И оттуда сонная осенняя Муха лениво протянула: «В таком пакетике отправлять нельзя. Надо в коробке». «Конечно, давайте отправим в коробке», – радостно согласился Муравей. «А коробок нет», – отрезала Муха, сладко зевая. «Как это нет?! И почему?!», – удивился клиент. «Не привезли пока. На следующей неделе обещались», – разъяснила Муха. «Так что ж – целую неделю ничего отправить нельзя?!», – снова удивился Муравей. На что Муха терпеливо сказала: «Идите-идите, гражданин, не задерживайте очередь».

Унылый Муравей побрел было на выход. Но в углу почты, у выходной двери, узрел целую свалку пустых выкинутых коробок! Вот повезло-то! Схватил коробку нужного размера, положил туда гостинец, надписал адрес, встал в очередь. Дождался. А ему и говорят: «После 19–00 посылки не принимаются!» «Почему? Ведь почта-то по расписанию открыта до 20–00?». «А потому! Работы много», – веско возразила одна из приемщиц. «Изрядный аргумент», – признал мысленно клиент.

И пришел он назавтра (отпросился с трудом у царицы Муравьихи в рабочий период, в нужное время). Отстоял. Сунул коробку в окошко. «Погодите, у меня компьютер завис», – жалобно попросила едва живая вымотанная Муха с тёмными кругами под выразительными глазами.