Алексей Дьячков - Игра воды. Книга стихов

Со сцены праздничной, как с берега
Высокого, искать кого,
Чтоб, пригласив на танец медленный,
Нащупать с пуговкой белье?

Беспомощно мычать под месяцем,
Под диском, выцветшим на треть,
Высоким слогом псалмопевца о
Не прожитом пытаться петь.

Чтоб слушать обещанья друга нам,
Гимн про скрипучую кровать,
Не надо пыль под репродуктором
Ивовым прутиком гонять.

Вот песня. Процедуры водные
И часа тихого тик-так —
Мелодия. Слова – народные,
На два написанный диктант.

Проснувшись, забываешь, что привиделось.
Пытаешься мгновенье пустоты,
Продлить… Потом с усилием действительность
Вдвигает в тебя пестрые пласты.

Расплывчатый рисунок, чей-то замысел —
Сервант, камин, какой-то черт в золе.
И вдруг все быстро, четко проясняется,
Когда очки находишь на столе.

И сам себя, раскрыв коварный заговор,
Боишься перед зеркалом, как трус.
Обмакиваешь в чай кусочек сахара
И еще твердым пробуешь на вкус.

Заросла дача гладью и вышивкой.
Конь со всадником скрылись в траве.
Старый сад не вишнёвый, а ви’шневый
Спустя годы забор одолел.

Звякнув рюмкой с сердечной микстурою,
Сам себе: Почему бы и нет, —
Отвечай… Жди на лавочке Гурова,
И песок вытрясай из штиблет.

Тьма пыхнет зверобоем и мятою,
Хлопнет дверью тяжелой, вскружив
Пыль порога… За ухо помятое
Папироску себе заложи.

Если хрестоматийную выгоду
Не вспугнет дикий мотоциклист,
Собираясь на яблочко с выходом,
По траве, как по ссылке пройдись.

Грустил новобранец о Грузии,
Прижав автомата весло,
Когда циркулярка контузии
Заваливала горизонт.

Без боя, стремительно оторопь
Брала в плен, как древний инстинкт,
Когда на посадку вдруг подали
И дальше в Сибирь повезли.

И долго с кастрюлькой, конфоркою
Во след коммуналка плыла —
Со шкафом, с тахтою комфортною,
С бумажной иконой битла.

И эти гражданка и армия,
И каждое утро лицо,
И эта любовь сериальная
С почти мексиканским концом,

И кросс по проселку и городу,
И лычки минут без пяти, —
Вставали неровными волнами,
Рекой,
Чтобы дважды войти.

И боги и цари со мною жить могли б
В ладу, но с неких пор я стал для них игрушкой.
Чтобы попасть теперь в счастливую ловушку,
Я с рифмами дружу и избегаю нимф.

В походный мой бинокль разглядываю даль,
Залит олифой лес и солнечный гербарий.
Пою печально о наполненных кефалью
Шаландах. Кафель тру в сортирах и эмаль.

В хороший день живу надеждой, пью вино,
Послания твои я складываю в короб.
И слушаю порой вечерней лязг фаркопов
На станции ж/д и грохот буферов.

Когда в буфете мы рассядемся с тобой,
Как в карты игроки на полотне Сезанна,
Зачем грустить и петь в углу пустого зала
Мы будем, ведь труба давно дала отбой?

Очевидно, что нам отвечает природа,
Отзывается осень изгибом реки.
Потому и блажен ты, Симон бар-Иона,
Что течение видишь, волне вопреки.

К речи выход крест-накрест доской заколочен,
Но стучится к нам песнь с косяком шумных рыб.
Проступающий через х/б позвоночник
Повторяет до боли знакомый изгиб.

Пусть подскажет знакомая с детства примета,
Где свое отражение прячет звезда.
Не оставит зарубки на небе комета,
И прилив не оставит на камне следа.

Но шагнув за порог и бредя по дороге —
По ландшафту убогому наверняка —
Не правдивый рассказ создает, а апокриф
Мальчик в кепи и с удочкой из ивняка.

Трамвай, инвалид, трали-вали.
Подростки, шпана, короли
Карман у пальто оторвали
И с Лениным рубль увели.

Копил и мечтал. Торопился.
И зря собирался в музей,
Где пахнут картины анисом
И мелом скульптуры друзей.

Застрял в перевернутом небе,
Промок в синей луже насквозь.
А кто-то и пишет и лепит,
Вбивает сознательно гвоздь.

Кому-то и выжить не трудно,
Кто вечер за рубль утопил.
Такая вот Ultimae Тула,
Провинция словом одним.

Главврач вернулся к вечеру один,
Стеклянной тарой звякая в авоське,
Медбрата мимоходом убедив,
Что нет ни страшной смерти, ни геройской.

А мы в саду кто бегал, кто вращал
Руками, кто кряхтел в малине пьяный,
Пилюли ожидали и врача,
Как Бёме солнце в плошке оловянной.

А тот святой. Под гроздьями рябин,
Сутулясь, он сидел на табуретке
И что-то на коленях теребил,
Разглаживал. Не фантик от конфетки.

Спасал мой вторник он, а не бульон,
Не постная свекольная котлета.
Молитва, что творил весь вечер он —
Молитва о спасенье без ответа.

Я первым догадался о словах,
Таких кривых и трепетных, как завязь.
Что мама наберет меня сама.
Две палки на трубе моей осталось.

И разнесет акустика ее
Послание, как праздник с колокольни.
И кто-то отзовется ей: Алё!
Все хорошо. Не приходи сегодня.

Огонь горит. Полынью стол украшен.
И ты присел, устав от всех забот.
Твое дитя выплевывает кашу.
Домашний умилительный офорт.

В стеклянной влажной чаше сохнут сливы.
Клеенку скатерть протирает мать.
И после смерти можно быть счастливым,
Достаточно всю жизнь не умирать.

Достаточно присесть, прилечь устало,
И отвернуться на тахте в свой сон,
Чтоб рай тебе свобода показала,
Таким, каков он есть – со всех сторон.

Капусту и астры цыганка на рынок
Носила по пятницам и выходным.
Давал урожай не богатый суглинок,
Не пышные звезды, без сока плоды.

На пыльной дороге до дома с Андрейкой —
Беззубым бомжом – свою глотку драла.
Делила в кафе с алкашами копейку.
И мне карамельку один раз дала.

Жива если, Рая, представь меня рядом,
Как я голубям рыжий мякиш крошу,
Как я на курорте над морем плеяды,
Как блеклые астры твои, нахожу.

Счастливая осень, бездетная старость. —
Твои два окошка, подвальный этаж.
Отчаянно времени сопротивляясь,
Я не покидаю заброшенный пляж.

Покину застолье и выберусь Берингом
К заливу, трясясь и качаясь, как дед,
Чтоб кепку, волною прибитую к берегу,
В руках повертев, на макушку надеть.