Алексей Дьячков - Игра воды. Книга стихов

Гудеть пароходик невидимый в море мне
О том, что я жизни две тритии прошел,
О радости будет, о мунди и глории,
О том, что еще посидим хорошо.

Уймись капитан на потрепанной палубе,
Домой дошагал я, и, ножкой гуся
Соседнюю псину убогую балуя,
Кузнечики слушаю как голосят.

Град ветра и верто– и мятой и вереском
Шуршит озорно и во тьме мельтешит,
А я под цветным абажуром икеевским
Грущу на террасе с бульдожкой чужим.

Соберу под зонтом электричество,
Как сосновую радость крестьян,
Чтоб с печалью воспеть элегической
Моей родины горький сентябрь.

Пригубив кахетинского красного,
Дряхлым пастырем молвлю: Оно!
И умолкну пристыженным пасынком,
Приключение вспомнив одно.

Для разгона, сугрева, для галочки
Повторю и потопаю в сад —
Наблюдать с исторической лавочки
Листьев неторопливый десант.

Мало помнить дразнилки из классика
И застолья других сентябрей,
Чтобы радость отпраздновав красненьким,
Находить слово грусти в себе.

Скажи как учили. Какое значенье
Имеет упрямость твоя?
Как в школе. Как дома. Как здесь, на качелях,
Взлетая на раз к тополям.

Отчаянье. Жалость. Скажи как учили.
Расплачься, прощенья проси.
Что бедность. Что рос без отца очевидно.
Что маме нашли на узи.

Ушиб – утешенье. Измена – привычка.
Изводит до судорог ложь.
Без света на кухне нащупаешь спички
И с первой конфорку зажжешь.

И чайник наполнив водой через носик,
На синий огонь водрузишь.
И вот уж свое отсвистел он и бросил,
А ты все сидишь и молчишь.

Чтобы жить, облака над бараками
Наблюдая в течении дня,
Должен двор снится ночью с собаками,
Классный велик, что был у меня.

Снятся мостики с шумными стирками —
Ходит пена дугой к камышу,
Где под волнами через тростинку я
В ожидании рыбки дышу.

Отпускает деревья Япония,
Наш «Варяг» не сдается врагу.
Это сон? Ничего-то не помню я,
И забыть ничего не могу.

Вечер в дачной беседке без мебели,
Затянувшийся как сериал,
Не отправился чтобы на небо я,
А впустил это небо в себя.

На склоне не деревня, не село,
Два дома, пышный сад, попавший в сети
Ограды. Создает иллюзион,
Листвою шевеля, июльский ветер.

Осиновая роща. Лес вдали.
От всей усадьбы лишь фундамент зданья.
Здесь, образцы по склону наловив,
Чешуекрылых изучал изгнанник.

С прогулки затянувшейся домой
Спешил он, как пастух в травинку дуя,
Через едва подкрашенную хной
Посадку кленов тихую, родную.

Он выходил, дорогу сократив,
Уже во тьме зеленой, купоросной —
По самому короткому пути —
К зависшим над домашним прудом звездам.

И вот он замирал, как адмирал,
Как зорька, как капустница-белянка,
Предвидя в страшном будущем себя,
Шагающего скорбно к полустанку.

Трясущегося с грибником вдвоем
В пустом вагоне мимо дач и пашен.
Задумчиво крошащимся углем
Штрихующего заросли пейзажа.

Фланель, как розовая даль…
Пусть удивит тебя деталь,
Чтоб ты всей повести поверил и,
Кивнув, домой рванул на велике.

А я глядеть, как тьмы идут,
Лежать в траве останусь тут,
Рубашку подложив под голову
И лодку слушая моторную.

Не твердый воздух, хруст слюды,
Пустой, печальный вкус воды,
Из фляги выцветшей пластмассовой.
Сны, распустившиеся астрами.

Иные сферы странных игр,
Где игом нас пугает тигр,
Мир оглушает шумом уличным,
Но жизнь не прирастает будущим.

Пустырь богов, пространство сна,
Завет материи – блесна.
Так мы бредем, держась для верности
За ночь, лишенную предметности.

Чтоб старость, чтоб смерть, чтоб беспомощным, слуха
Лишенным – и в кресле сидеть у окна,
Была чтоб меж рам обязательно муха,
И тучка над вербой сухой чтоб плыла.

Прожить чтобы долго, и званья, и лица
Забыть – и рабов, и царей, и вельмож.
Ни бури не помнить, ни снов, ни Фелицы,
Ни медленных слов, ни тамбовских порош.

Какой настоящий, всамделишный, тварный? —
Пусть этот – печальный для старческих глаз —
Забыть навсегда, чтобы образ алтарный
Встал в вербе засохшей еще один раз.

Себя покалечить, играя, как в детстве
В горелки. И в Нарве, вдали от дорог
Снять домик, на несколько дней запереться,
И оду сложить, как часовенку – Бог.

Безмолвных деревьев быть принятым в братство.
И тьмы избежать, разевающей пасть.
Чем больше возможностей к свету подняться,
Тем больше опасностей в бездну упасть.

Чтоб было опять не тревожно, не страшно,
Но больно у страсти опасной в плену.
Поверить, что сердце твое тебя старше,
И жизни остаток доверить ему.

Хоры и хоралы, как прятки и салки.
Творения, есть разве чем дорожить?
Отчаяться, мучиться, после отставки,
Чтоб кости в запущенной Званке сложить.

Не искать специально причины,
А решить, не проснувшись еще,
И нестись по дороге, лощины
И холмы собирая зрачком.

К водопаду свернуть у Синая,
Все дела отложив на потом,
Чтоб сидеть у воды, размышляя
О том свете и прочем бардо.

Сладко щурясь на пламя без дыма,
Рябь воды, возвращаться туда,
Где над яркой водою – полыни
Расстилается желтый туман.

Разрослась, как икона из детства,
Красота, обступая меня. —
Светлый образ отца без семейства,
Без хлебов, без креста, без копья.

Кремль для раскраски. Виды с Тулою.
Как перед обмороком, дым.
С раскачивающимся уровнем
Стремительный стакан воды.

Упа с сиреневыми тучами,
Опавшая в волну листва.
Отрывок, невпопад озвученный,
С красивой панорамой сна.

Науки – хлопать ночью ставнями,
Соседскую не слышать речь.
Прости меня, воспоминание,
Что я не смог тебя сберечь.

Гостинцы, цацки, сквер с подростками,
Фигуры уличных огней.
И все, что живо отголосками
Печальной юности моей.

Что скрыто мачехой за стенкою,
Знать не положено тебе.
Чтоб утром над какао с пенкою
Задуматься о сентябре.