Семён Раич - Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

Что за жизнь? Ни на миг я не знаю покою
И не ведаю, где приклонить мне главу.
Знать, забыла судьба, что я в мире живу
И что плотью, как все, облечен я земною.
Я родился на свет, чтоб терзаться, страдать,
И трудиться весь век, и награды не ждать
За труды и за скорбь от людей и от неба,
И по дням проводить… без насущного хлеба.

«Что в лесу наедине,
Что, кукушка, ты кукуешь?
Ты, конечно, о весне
Удалившейся тоскуешь?»

«О весне тоскую? Нет!
Не люблю весны я вашей:
Только летом мил мне свет,
Лето знойное мне краше».

«Но весною всё цветет,
Воздух сладок, небо чисто,
Нежно соловей поет
Под черемухой душистой».

«Он поет, но что́ поет?
Негу страсти и беспечность,
Солнца красного восход
И блаженства скоротечность».

«Что же петь певцу весны
У весны на новоселье?
Он под кровом тишины
Счастлив и поет веселье».

«Это больно для меня:
Он счастлив, а я тоскую;
Он поет с рассветом дня,
Я с рассветом дня — кукую!»

Светит солнце, воздух тонок,
Разыгралася весна,
Вьется в небе жаворо́нок —
Грудь восторгами полна!

Житель мира — мира чуждый,
Затерявшийся вдали,—
Он забыл, ему нет нужды,
Что творится на земли.

Он как будто и не знает,
Что не век цвести весне,
И беспечно распевает
В поднебесной стороне…

Нет весны, не стало лета…
Что ж? Из грустной стороны
Он в другие страны света
Полетел искать весны.

И опять под твердью чистой,
На свободе, без забот,
Жаворонок голосистый
Песни радости поет.

Не поэта ль дух высокий,
Разорвавший с миром связь,
В край небес спешит далекий,
В жаворонке возродясь?

Жаворонок беззаботный,
Как поэт, всегда поет
И с земли, как дух бесплотный,
К небу правит свой полет.

Бородино! Бородино!
На битве исполинов новой
Ты славою озарено,
Как древле поле Куликово.

Вопрос решая роковой —
Кому пред кем склониться выей,
Кому над кем взнестись главой,—
Там билась Азия с Россией.

И роковой вопрос решен:
Россия в битве устояла,
И заплескал восторгом Дон,
Над ним свобода засияла.

Здесь — на полях Бородина —
С Россией билася Европа,
И честь России спасена
В волнах кровавого потопа.

И здесь, как там, решен вопрос
Со всем величием ответа:
Россия стала как колосс
Между двумя частями света.

Ей роком отдан перевес,
И вознеслась она высоко;
За ней, пред нею лавров лес
Возрос, раскинулся широко.

Природа по себе мертва.
Вне сферы высшего влиянья
Безжизненны ее созданья:
Она — зерцало божества,
Скрижаль для букв Его завета;
Ни самобытного в ней света,
Ни самобытной жизни нет.
Она заемлет жизнь и свет
У сфер, не зримых бренным оком.
Воображение — дитя,
Но если, крыла распустя,
В своем парении высоком
Оно проникнет в глубь небес
И там — в святилище чудес —
У самого истока жизни,
За гранью мертвенной отчизны,
Упившись жизнию, творит
По дивным образцам небесным,
Всегда высоким и прелестным,
И даст своим созданьям вид
Полуземной, полунебесный,
И душу свыше призовет
И эту душу перельет
В свой образец полутелесный,
Полудуховный, — он пройдет
Из века в век, из рода в род,
На мир печальный навевая
Таинственную радость рая.

Село, село! о, как ты много
Душе тоскливой говоришь,
Душе, волнуемой тревогой!
О, как мила твоя мне тишь!..
Я помню молодые лета,
Когда душа была согрета
Благоволением святым,
Когда бывал я полон им…
Я помню золотые годы,
Когда в объятиях природы,
Свободный от мирских сует,
Я издали смотрел на свет
И отвергал его зазывы.
Тогда поэзии порывы
Теснилися в душе моей,
Я весь был в ней, я жил для ней…

Я помню золотые годы,
Когда с беспечностью свободы,
В разливе полном бытия,
Мечтой переносился я
В края Италии заветной,
И дни мелькали незаметно!
Тогда я счастьем был богат,—
Его Вергилий и Торкват
Мне напевали, навевали…
Но эти годы миновали,
И что от них осталось мне?
Воспоминания одне!
И вот теперь у них на тризне —
Ненужный гражданин отчизне —
С охолодевшею мечтой
Сижу безродным сиротой!..

Бывал внимаем я друзьями —
Их нет, остался лишь один,
Поэзии любимый сын;
И тот за дальними горами,
И тот на родине, в тиши,
Порывы пламенной души —
Свои прелестные созданья, —
Как сладкие воспоминанья,
Не для других, а для себя
Хранит и, может быть, скорбя,
Как мумию, облаговонит
Украдкой их и — похоронит…
Зачем их свету знать в наш век
Расчетливый, своекорыстный,
Когда сроднился человек
С стихией ада ненавистной
И пущено всё в рост и торг:
Высокие порывы чувства,
Безмездный неба дар — искусства,
И скорби сердца и восторг?

Еще я сердцем чту поэта:
Любовь к добру от юных лет —
Его обет пред светом света.
Забуду ли тебя, поэт
И жрец Фемиды неизменный?
Высокое — твой перл бесценный,
……………………………
Но в сердце, как на дне морей,
Его ты прячешь от людей…

И вы, родные и по крови
И по возвышенности чувств,
Не разлюбившие искусств
Наперекор мирских условий,
Но, как в былые времена
Благоговейные их жрицы,
И вы уснули, и цевницы
Дремотой нежит тишина.
Как много дум наводит грустных
Сей сон поэтов гробовой!
Полузабытые молвой,
Они живут в преданьях устных
У современников своих,
Охолодевших к песням их!

И вы, владеющие кистью
На обаяние очей,
Вы, радость светлая друзей,
Привязанных к вам не корыстью,
Но чистой страстью ко всему,
Что благородно и высоко,
Что сладко сердцу и уму
И что уносит нас далёко,
Далёко в области идеи,
Не многим ведомые ныне,
И вы живете, как в святыне,
В сердечной памяти моей.

И ты, идиллия живая
Не идиллического края,
Любовью дышащий святой
К поэзии, — и ты мне свой.