Семён Раич - Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

Напрасно я мечтал о почестях и славе
И хладный труд ума предпочитал забаве;
Напрасно в тишине, предавшись легким снам,
Неверно пробегал рукою по струнам,
Или, бежав от вас, мои поля родные,
Пылал желанием узнать страны чужие, —
Всё тщетно! Ты, любовь, звала меня к себе!
И с тайной радостью покорствуя судьбе,
Отринув навсегда тщеславия порывы,
На розы я сменял и лавры и оливы!
Я знал: жизнь наша сон! Да будет же она
Фантазий, тишины, забвения полна.
Душа, спокойное вкусив отдохновенье,
Приятней, думал я, найдет и пробужденье!
Я верил счастию! И кто вотще внимал
Тому, что тайный глас природы предрекал?
От самых нежных лет и тихий свет востока,
И воды звонкие дубравного потока,
И шепот в вышине трепещущих ветвей,
И бледный свет луны из облачных зыбей —
Во мне задумчивость роскошную питали
И негу и любовь в грудь отрока вливали!..
О юности друзья! Я слышал ваш укор.
Когда рассеянный, задумчивый мой взор
Недвижим был среди забав и ликованья!
Не знаю сам, куда влекли меня мечтанья,
Но звона ваших чаш вокруг не слышал я,
Но песнь веселости была не для меня!
Повсюду предо мной был идеал прелестный,
Знакомый лишь душе и сердцу лишь известный.
Об нем я в тишине безмолвно тосковал,
Когда луч утренний долины озлащал,
О нем в час вечера, о нем в ночи глубокой
Нередко, сна лишен, мечтал я одинокой!
В нем юный музы друг любил воображать
Улыбку кротости — небесного печать,
Спокойствие лица — души изображенье,
Любви чувствительность и дружбы снисхожденье,
Беспечность детскую с веселостью живой,
Взор целомудрия, столь ясный и простой,
Блаженства ангелов душе моей свидетель,
Пред коим и порок признал бы добродетель!
Сбылось! И счастлив тот, кто сердца в простоте
Вверял желания всевидящей мечте.
Спокоен, как дитя, на лоне у свободы!
Всё изменяет нам, но не дары природы!
Видал ли кто весну без Флориных даров,
Без тени летний зной и осень без плодов?
Так сердцу чистому вселенныя с начала
Любовь весною лет еще не изменяла!
И кто виновен в том, когда ряд лучших дней
Провел над златом ты или в алчбе честей,
От коих горький плод раскаянье готовит?..
Цвет счастья… дар тому, кто счастия не ловит.

Кто властен удержать младой души движенья,
Когда любовь к земле и к жизни в ней горит?
И кто потухший огнь ей снова возвратит,
Когда угаснул он от раннего мученья?..
О равнодушие! Сколь часто я взывал
К тебе, волнуемый моей кипящей кровью,
Как бы предчувствуя, что счастливой любовью
Коварный рок меня на гибель прямо мчал!
Без тучи грянуло несчастье над главою!
Шум стих, я поднял взор — и ты… уже со мною!
Но ты не тот беспечный бог,
Спокойный, радостный, ступающий на розы,
С которым жизни путь столь ровен и отлог:
Ты отнял всё, отнявши слезы!
Отдай мне их, отдай назад!
Пусть вновь их пламень жжет мне грудь хотя однажды.
Пусть сердце вновь томит неутолимость жажды,—
Несносен для души бесчувственности хлад!

Светлее солнца луч играет над прудом,
Луг зеленеющий смеется.
Кругами ласточка летает над гнездом,
Воркует горлица и жаворонок вьется!..
Всё… счастье и любовь!
Лишь мне нет счастья и любови!
Я молод, но весна моей не греет крови:
Моя весна не при́дет вновь!
Не для меня красы природы,
И свежий аромат цветов,
И вдохновение свободы,
И вдохновение стихов!..
Мне боле нравится густая тень лесов,
Кремнистые стези, пещеры дикой своды.
Осенней ночи мрак, стихий нестройный бой,—
Лишь в них я внемлю глас понятный и живой!
Не мне в их мятеже почувствовать смятенье:
Любви, младой любви моей
Я видел с жизнию последнее боренье,
Я видел, как тускнел свет милых мне очей,
И научился видеть тленье!
С тех пор не трепещу следов уничтоженья,
Дивлюсь желаниям людей,
Надежды их не понимаю,
Не радуюсь весне в холодности своей
И не жалея провожаю!..

Всегда ли правду вы творите,
О судии земных сынов?
Всегда ль виновного вините?
Всегда ли слабому покров?

О нет! Вы сердцем беззаконны,
И злодеянье на весах;
Вы с детства были вероломны
И ложь сплетали на устах!

Как змия яд, ваш яд опасен!
Как аспид, глухи вы! Над ним
Труд заклинателя напрасен:
Закроет слух — и невредим!

Пошли ж, о боже, день невзгоды
И тигров челюсти разбей!
И да иссякнут, яко воды
Под истощенною землей!

Да их губительные стрелы,
Как преломленные, падут,
И, как зародыш недозрелый,
Да в свете тьму они найдут!

Да праведник возвеселится,
Омывши ноги в их крови;
Да мщенью всякий изумится
И скажет: «Бог — судья земли!»

Сын бедный природы
Так песню певал:
«В давнишние годы
Я счастие знал!

В давнишние годы
Был мир веселей,
И солнце и воды
Блистали светлей!

В то время и младость
Резвее была,
И долее радость
Нам кудри вила,

И лес был тенистей
Стыдливой чете,
И розы душистей,
И люди не те!

Тогда к хороводу
Сбирались скорей
И пели свободу
Средь диких полей.

В то время с весною
Любовь нас ждала…
В то время… со мною
Подруга жила!»

Князь Вяземский жало
На «Вестник» острил,
Но критикой вялой
Ему ж услужил.
Нестоек он в слове!
Я знал наперед:
Бодливой корове
Бог рог не дает!

Вот брату и сестре законный аттестат:
Их проза тяжела, их остроты́ не остры;
А вот и авторам: им Аполлон не брат ,
И музы им не сестры.

Хотя из гордости брось перья,
Чтоб не сказали наконец,
Что Мефистофелес-хитрец
У Вяземского в подмастерьи.

В нем страстная к учению охота;
От схоластических избавившись ходуль,
Он в Шеллинге открыл, что бог есть нуль,
А Грибоедов что-то.