Сборник - Русалка. Русская баллада

4
В старинном замке Джэн Вальмор
Чуть ночь – звучат баллады.
Поет струна, встает укор,
А где-то – водопады,
И долог гул окрестных гор,
Ответствуют громады.

5
Сегодня день рожденья Джэн.
Часы тяжелым боем
Сзывают всех, кто взят ей в плен,
И вот проходят роем
Красавцы, Гроль, и Ральф, и Свен,
По сумрачным покоям.

6
И нежных дев соседних гор
Здесь ярко блещут взгляды,
Эрглэн, Линор, и ясен взор
Пышноволосой Ады, —
Но всех прекрасней Джэн Вальмор,
В честь Джэн звучат баллады.

7
Певучий танец заструил
Медлительные чары.
Пусть будет с милой, кто ей мил,
И вот кружатся пары.
Но бог любви движеньем крыл
Сердцам готовит кары.

8
Да, взор один на путь измен
Всех манит неустанно.
Все в жизни – дым, все в жизни – тлен,
А в смерти все туманно.
Но ради Джэн, о ради Джэн,
И смерть сама желанна.

9
Бьет полночь. «Полночь!» – Звучный хор
Пропел балладу ночи:
«Беспечных дней цветной узор
Был длинен, стал короче».
И вот у гордой Джэн Вальмор
Блеснули странно очи.

10
В полночный сад зовет она
Безумных и влюбленных,
Там неясно царствует луна
Меж елей полусонных,
Там дышит нежно тишина
Среди цветов склоненных.

11
Они идут, и сад молчит,
Прохлада над травою,
И только здесь и там кричит
Сова над головою,
Да в замке музыка звучит
Прощальною мольбою.

12
Идут. Но вдруг один пропал,
Как бледное виденье.
Другой холодным камнем стал,
А третий – как растенье.
И обнял всех незримый вал
Волненьем измененья.

13
Под желтой дымною луной,
В саду с травой седою,
Безумцы, пестрой пеленой
И разной чередою,
Оделись формою иной
Пред девой молодою.

14
Исчезли Гроль, и Ральф, и Свен
Среди растений сада.
К цветам навек попали в плен
Эрглэн, Линор и Ада.
В глазах зеленоглазой Джэн —
Змеиная отрада.

15
Она одна, окружена
Тенями ей убитых.
Дыханий много пьет она
Из этих трав излитых.
В ней – осень, ей нужна весна
Восторгов ядовитых.

16
И потому, сплетясь в узор,
В тоске беспеременной,
Томятся души с давних пор
Толпой, навеки пленной,
В старинном замке Джэн Вальмор,
Красавицы надменной.

– Колдунья, мне странно так видеть тебя.
Мне люди твердили, что ты
Живешь – беспощадно живое губя,
Что старые страшны черты:
Ты смотришь так нежно, ты манишь, любя,
И вся ты полна красоты.

«Кто так говорил, может, был он и прав,
Жила я не годы, – всегда.
И много безумцев, свой ум потеряв,
Узнали все пытки, – о да!
Но я как цветок расцветаю меж трав,
И я навсегда – молода».

– Колдунья, Колдунья, твой взор так
глубок,
Я вижу столетья в зрачках.
Но ты мне желанна, твой зыбкий намек
В душе пробуждает не страх.
Дай счастье с тобой хоть на малый мне срок,
А там – пусть терзаюсь в веках.

«Вот это откроет блаженство для нас.
Такие слова я люблю.
И если ты будешь бессмертным в наш час,
Я счастие наше продлю.
Но если увижу, что взор твой погас,
Я то́тчас тебя утоплю».

Я слился с Колдуньей, всегда-молодой,
С ней счастлив был счастьем богов.
Часы ли, века ли прошли чередой?
Не знаю, я в бездне был снов.
Но как рассказать мне о сладости той?
Не в силах. Нет власти. Нет слов.

– Колдунья, Колдунья, ты ярко-светла,
Но видишь, я светел, как ты.
Мне ведомы таинства Блага и Зла,
Не знаю лишь тайн Красоты.
Скажи мне, как ткани свои ты сплела
И как ты зажгла в них цветы?

Колдунья взглянула так страшно-светло,
«Гляди в этот полный стакан».
И что-то как будто пред нами прошло.
Прозрачный и быстрый туман.
Вино золотое картины зажгло,
Правдивый возник в нем обман.

Как в зеркале мертвом, в стакане вина
Возник упоительный зал.
Колдунья была в нем так четко видна,
На ткани весь мир оживал.
Сидела она за станком у окна,
Узор за узором вставал.

Не знаю, что было мне страшного в том,
Но только я вдруг побледнел.
И страшно хотелось войти мне в тот дом,
Где зал этот пышный блестел,
И быть, как Колдунья, за странным станком,
И тот же изведать удел.

Узор за узором живой Красоты
Менялся все снова и вновь.
Слагались, горели, качались цветы,
Был страх в них, была в них любовь.
И между мгновеньями в ткань с высоты
Пурпурная падала кровь.

И вдруг я увидел в том светлом вине,
Что в зале ковры по стенам.
Они изменялись, почудилось мне,
Подобно причудливым снам.
И жизнь всем владела на левой стене,
Мир справа был дан мертвецам.

Но что это, что там за сон бытия?
Войною захваченный стан.
Я думал, и мысль задрожала моя,
Рой смертных был гибели дан.
Там были и звери, и люди, и я! —
И я опрокинул стакан.

Что сделал потом я? Что думал тогда?
Что было, что стало со мной?
Об этом не знать никому никогда
Во всей этой жизни земной.
Колдунья, как прежде, всегда молода,
И разум мой – вечно с весной.

Колдунья, Колдунья, раскрыл твой обман
Мне страшную тайну твою.
И, красные ткани средь призрачных стран
Сплетая, узоры я вью.
И весело полный шипящий стакан
За жизнь, за Колдунью я пью!

К оракулу и капищу Сиваха
Шел Александр. Дыханием костра
Дул ветер из пустыни. Тучи праха
Темнили свет и рвали ткань шатра.

Из-под шатра с верблюда, в тучах пыли,
Он различал своих проводников:
Два ворона на синих крыльях плыли,
Борясь с косыми вихрями песков.

И вдруг упали вихри. И верблюды
Остановились: медленно идет
Песками змей, весь черный. Изумруды
Горят на нем. Глаза – как мутный лед.

Идет – и вот их двое: он, Великий,
И змей, дрожащий в солнечном огне,
Рогатый, мутноглазый, черноликий,
Весь в самоцветах пышных, как в броне.

«Склони чело и дай дорогу змею!» —
Вещает змей. И замер царь… О да!
Кто назовет вселенную своею?
Кто властелином будет? И когда?

Он символ и зловещий страж Востока,
Он тоже царь: кто ж примет власть богов?
Не вы, враги. Грядущий бог далеко,
Но он придет, друг темных рыбаков!