Анна Попова - Обыкновенная любовь

Наше прошлое: что ж так быстро-то!
Помню — пятнами на холсте…
Но спасибо за то, что был со мной,
что меня, словно песню, выстрадал,
что берёг и не звал в постель,
за мальчишескую доверчивость —
редкость, право же, мне везёт…
За любовь — будто сон о вечности,
а не скучненький эпизод.
И за ревность — глухую, тайную,
пред которой слова бледны,
за печальное испытание,
за вину мою — без вины…
И разлука. И зов «дождись меня…
а иначе дурман и тьма…»
От обиды — пока единственной —
ты неделю сходил с ума.
Откровения телефонные,
и пирожные, и кино,
и стояния подбалконные —
лестно? трогательно? смешно?

А года обернулись милостью,
одарили тебя женой.
То, что слабостью раньше мнилось мне,
было стойкостью. Ох, родной,
не у каждого хватит мужества
спесь и гонор к чертям послав,
примириться с любовью дружеской,
но не женской — увы, ты прав.
И не ждать откровений радужных —
на душе и без них черно.
Пусть не любит, но рядом, рядом же! —
если большего не дано!
Сила — это не шваркать по столу,
не срываться на крик и брань.
Это бережное и острое:
«не обидь её… не порань».
Жду… Покой. Тишина домашняя.
День заботами окружён…
Ключ в замке. И твоё, всегдашнее,
вечно милое: «Здравствуй, жён…»

Льнёшь, обвиваешь, к телу — прохладный шёлк,
Или снисходишь — падшей звездой в ладони,
Веки прикрыты, и синий мираж бездонный
Тихо погашен… о пушкинская Мадонна,
Даже не спрашивай, как я тебя нашёл…
Ангел в своей божественной наготе,
Что ей постылый кокон земного платья,
Золото нимба — локоны по кровати,
Господи, я же ей — даже не в старшие братья! —
В папы и в дяди… Строчками на листе,
Красками на холсте — возносить хвалу,
Радугой в небесах — только ты не смейся,
Брызгами на песке — «навсегда» и «вместе»,
Росами по траве — наш медовый месяц…
Тихо струится холодный рассвет по стеклу,
Сонные звезды гаснут, лукаво шепчась:
Так молода, и пленительна, и беззаботна!
Господи, я для неё — прошлогодняя мода!
Если когда-то она повстречает кого-то,
Если, когда-то… Ревную — уже сейчас.
Господи, это не чувство, скорее — чутьё,
Неизлечимая — ненанесённая — рана…
Жрица моя… Божество обреченного храма,
Нежность моя… Галатея. Оживший мрамор.
Господи, слышишь, я просто умру без неё.

И как будто внутри — хронометр… счёт секунды ведут, хандря.
Одноместный безликий номер. Тридцать первое декабря.
Как мальчишка, удрал с банкета.
Грусть крадётся и стережёт.
За массивным стеклопакетом новогодний такой снежок.
Стала площадь лесной полянкой — нереальный фотомонтаж.
В ресторане кипит гулянка, гром и грохот на весь этаж.
Хмель густеет, в душе пустеет — так что ну его, ресторан.
Как вы?.. Мишка уже в постели, ты печально глядишь в экран,
льётся матовый свет неровный через кухню наискосок.
Торт — ореховый, твой коронный.
Мандаринки, вишнёвый сок.
В телевизоре смех и пенье. Ёлка-барышня на ковре.
Как ладошки в воланной пене, ветви прячутся в мишуре.
В новогоднем своём домишке зайка старенький и хромой.
То-то счастье тебе и Мишке. Как же хочется к вам, домой…
С вами — сказка души касалась, охраняла, как талисман.
Ну а раньше, до вас, казалось: это блажь и самообман…
На банкеты — как на смотрины. Или дома — в питье-нытье.
Ну, куранты, ну, мандарины, ну, шампанское с оливье.
Досидел до утра, не чуя вкуса радости, как больной, —
вот и всё, никакого чуда, очень средненький выходной.
С вами — с неба ль звезда скатилась? Кто-то в кофе подлил нектар?
Что-то детское возвратилось… ожидания чистый дар.
Чтоб салют возле дома в парке — звёзды брызжут на снег вразброс.
Чтоб с восторгом найти подарки, чтобы ёлка и Дед Мороз.
И ещё — ни за что отныне на порог не пускать беду.
С Новым годом, мои родные.
Я приеду, я очень жду…

Джульетте четырнадцать или пятнадцать.
Домашняя девочка в синем пальтишке.
Романы не мнятся, Ромео не снятся.
Ей жить не по книжкам. Ей жить бы потише.
Ромео раскован. Ромео подтянут.
Любитель брейкданса. Адепт бодиарта.
Ромео пробьется — хотя бы локтями.
Ромео глядит со спортивным азартом
На скромных Джульетт, на отчаянных Юлек.
Ромео раскован. Ромео рисковый.
Воскресное утро. Глухой переулок.
Целуются двое. Роман подростковый.
А после Джульетта поплачет в подушку.
Пойдёт за Париса. И станет счастливой.
Усталый Ромео, вздыхая натужно,
Привыкнет взбираться на пятый без лифта.
Супруга у двери уже караулит:
Давай, мол, зарплату, покуда не пропил.
— Не много ль тебе, ненасытной утробе?
— Да если бы мне! На пальтишечко Юле.
Я синее ей приглядела пальтишко,
На улице, глянь-ка, то дождик, то ветер…
На фронте семейном сегодня затишье.
Сравнялось четырнадцать новой Джульетте.

Не для трактата сюжет, не для хроники.
Маленький фарс со злодеем и жертвой.
Жили да были стеклянные слоники,
Мирно паслись на хромой этажерке.
Были ценимыми, были любимыми…
К влаге привычны и к пыли терпимы,
Гордо вздымали могучие спины,
Солнце держа золочёными бивнями.
Не по размеру была иерархия,
Каждый — особенный. Воздух и камень.
Лунные блики ловили боками,
С блика на блик мотылек перепархивал.
И, вдохновляясь нечастыми встречами
С феей-тряпицей из тёмного фетра,
Хором читали, причастные к вечности,
Рунные знаки на старой салфетке.
Каждый другому — питомец да баловень,
Каждый другому — наставник да ментор,
Мудро взирали на мелочи палые
С дивной горы высотою в два метра.
Да, в нарушение норм соционики
Жили в ладу Дон-Кихот и Есенин,
Гамлет с Габеном. Стеклянные слоники
Дружно над пропастью общей висели,
Над суетой и домашними сварами,
Над непонятной, невнятной эпохой…
…Трех детвора отнесла в антикварную.
Младшего папа по пьяни разгрохал.
Не для трактата сюжет, не для хроники.
Маленький фарс со злодеем и жертвой.
Жили когда-то стеклянные слоники,
Вместе паслись на хромой этажерке.

Я умру без тебя? Или всё-таки нет?
Или выйду гулять перед сном — и уйду
По весеннему насту, по хрупкому льду
На одну из безводных ничейный планет.
Я умру без тебя? Или всё-таки нет?
Или выйду из книг погулять — и уйду
В ежедневный надрыв, в суету, в ерунду,
В судьбоносные шопинг и жарку котлет.
Я уйду в телесплетни, в шитьё и в игру
У соседей на нервах. Сломаю иглу,
Что в яйце. Хэппи-энд узаконит печаль.
На безводной планете посею овёс
И взращу его плачем и песнями звёзд…
Или просто умру без тебя. Выручай.