Иван Евсеенко - Инфант (сборник)

В общем, такой он непредсказуемый пацан – Саня Шелкопрядов, человек, можно сказать, заново произведенный на свет. И думаю, правы те, кто говорит, что для того чтобы заново родиться, нужно, как минимум один раз умереть…

Две вещи на этой давно ничему не удивляющейся земле, пахнут изысканным сыром Рокфор. Это, собственно, сам сыр Рокфор и заполонившие выразительными «ликами» бескрайние просторы моей многострадальной родины российские бомжи. Запах тот, врезающийся в наше, до поры непорочное сознание, благодаря яркой неповторимости закрепляется в нем, как клещ на холке беспризорной дворняги и существует в таком неприглядном виде до самого конца.

Словно два противоположных полюса – северный и южный, холод и зной, добро и зло, в конце-то концов, сия сладкая антагонистическая парочка ароматным ветерком витает в нашем бытии и ни что не послужит ей подходящей заменой.

Заходя, к примеру, (в зависимости от материального достатка), в «Азбуку вкуса», «Седьмой континент», или доступную многим «Копейку», мы неизменно, хотим того или нет, наткнемся сначала на пасущегося подле бомжа, а в самом маркете на дорогой деликатес. Запах же при этом, уверяю вас, будет одним и тем же. И не надо спорить!

Сержант милиции Вася Судаков также не ровно дышал, как к выше упомянутому изыску, так и к субъектам, чье местожительство считалось неопределенным. Что и говорить, Вася боготворил сыр, но не мог себе его позволить даже в ничтожно малых количествах, потому что рассматривал взяточничество, как непростительный грех. К тому же, кумир его – Степанов Степан, проживавший некогда в доме восемь, дробь один у Заставы Ильича и по сей день оставался незыблемым идеалом. В силу же избранной в ранней юности профессии, Василий время от времени сталкивался с этим специфическим запахом и сегодняшний день не стал исключением.

Бомж Валера Пырьев, собирающий на выпивку и пропитание около упомянутой «Копейки», последний раз принимал горячий душ с мылом года полтора назад, от сего дня. Столь редчайшая процедура происходила в приемнике-распределителе, где-то под Тулой и, помнится, запала в омертвевшее к тому времени Валерино сознание, как величайшее физиологическое потрясение. Но что ему было думать об этом сегодня?! Суженные до предела кровеносные сосуды требовали спасительной дозы и от того он – мрачный, зелено-серо-больной, сгорбленный и жалкий в свои тридцать четыре года просил милостыню, со сдержанной гордостью выставляя на всеобщее обозрение, ампутированную чуть выше колена, левую нижнюю конечность.

Народу было не до него, но даже те редкие потенциальные сочувствующие, которые свободной от пакетов рукой шарили у себя в карманах, приблизившись к объекту резко шарахались от стойкого сырного амбре, и быстро передумав, шли по своим делам дальше.

Вася тоже хотел поначалу пройти мимо (его рабочий день подходил к концу), но что-то щелкнуло в его уставшей голове и он остановившись в метре от бедолаги, тихо спросил:

– Ну что, хреново подают?

Валера попытался было выпрямиться, но резкая боль в пояснице вынудила сделать противоположное движение:

– Сам видишь, начальник.

– Собирайся, пойдешь со мной.

Пырьев, испугавшись ни на шутку, быстро огляделся по сторонам, выискивая заплывшими зенками милицейский УАЗик, затем поудобней опершись на костыли и неуверенно сделав шаг вперед, привычно ответил:

– Ладно, сейчас уйду.

– Стой, сказал! – твердо оборвал Вася Судаков, – не ссы, не в отделение, ко мне пойдем. Мыться.

До дома, что находился от магазина в пяти минутах ходьбы, шли полчаса. Валера постоянно спотыкался, закашливался от октябрьского порывистого ветра, отдыхал, перекуривая минуты по три и по столько же уговаривал Васю оставить дурацкую, как он считал, затею. Вася же оставался непреклонным. Он как мог поторапливал сомневающегося Пырьева, а по существу задал только один вопрос:

– Вши, чесотка есть?

– Имеются, – чуть улыбнулся Валера.

– Тогда в аптеку по пути.

Вскоре, посреди Васиной комнаты на старенькой табуретке, раздетый до нага восседал во всей своей красе средне-статистический столичный бомж Валерий Пырьев.

– Смотри тут не балуй. Пойду твою робу в мусоропровод выкину, – стыдливо опустил глаза Вася, протягивая свободной рукой перметриновую мазь, – в ванну давай двигай, там намажешься весь, потом поглядим.

Отмываться от полуторагодичной грязи здоровому человеку приходится, наверное, час, инвалиду с ампутированной конечностью, часа три. Поэтому Валере Пырьеву стоит отдать должное, ибо он справился с труднейшей задачей за два часа, а еще через минут двадцать, переодетый в старый спортивный костюм Василия, сидел за кухонным столом, жадно поглощая макароны по флотски, предваряя последние стопками «Столичной».

– Ну, рассказывай, кто ты и что ты? И как до такой жизни докатился?

– Да что тут рассказывать? Оно тебе надо больно?

– Рассказывай, рассказывай, я сам знаю что мне надо.

Валера хлопнул еще одну и закурив Васин облегченный «Winston», начал свое повествование:

– Ну как зовут меня, ты, начальник, знаешь! – размеренно начал он, наслаждаясь редким в его жизни, фильтрованным дымком, – поначалу-то оно было все как у людей: восьмилетка, училище… Я же по профессии повар, – он вдруг замялся, – может не надо, а?

– Надо. Говори.

– А потом загребли меня в армию, вооруженные силы, м-да, в девяносто пятом. Я, честно, армии не шибко пужался. Повар, как ни как. Думал, где-нибудь в хлеборезке отсижусь или на кухне, к харчам поближе. Ан нет! В самую гущу событий. В Грозный.

– Поучаствовал значит? Военник есть?

– Какой там! Побомжуй с мое, ничего не уцелеет!

– Ясно, ясно. Ну, и?

– Ну а там, буквально через неделю ногу-то и оторвало. Короче, повоевать не успел. Обидно даже. И что самое интересное, не помню как случилось-то все! Помню лишь, очнулся в госпитале, надо мной бабуся какая-то стоит и плачет. Вроде как думала, что я все, короче… А я нет, выжил. Лучше б сдох! Врач говорила, крови много потерял, м-да… А там, что? Выписали, комиссовали. Домой приехал. Я под Тулой живу, вернее жил. До армии, кстати, жениться успел. Ну так моя Аленка дня через три сбежала от меня. Ей порассказали всякие там, что я типа десантник, а я тут с культей. Мать как увидела культю, так сразу инсульт, и через месячишко приказала долго жить. Да я б и жил, что мне? Да братья подсуетились, понахимичили чего-то там с хатой, выписали меня. Короче, послали куда подальше. Ну я и пошел. Сначала там у себя бомжевал, позже сюда перебрался. Здесь народ побогаче будет. Много чего было. У цыган жил, у своих тоже не мало. Всего-то и не вспомнишь…

– Понятно! – выпил-таки, наконец, сам Вася Судаков, – а чего пенсию не оформил?