Михаил Талесников - Юбилей (стихи)

если б в жизни хоть раз собаку

ненароком машиной сбил.

А фашистов хотел бессчетно

комразведки - не ас такси

в преисподнюю, в пекло к чорту,

так огнем своим и сносить.

Нет удачи крупней - сражаться,

жить в боях - и остаться жить,

и свой счет ведя, девятнадцать

в них прицельным огнем уложить.

Девятнадцатым был то самый,

встреч мне лающий автомат

в грудь нацеливший, в душу прямо,

длинный гитлеровский солдат.

Как в атаке той залихватской,

снова остро и горячо,

будто полнится болью адской

грудь моя и мое плечо...

Двадцать метров всего разбега,

третья скорость - и полный газ.

Ах, спасибо, хирург Тагибеков,

что мне сердце и руку спас.

Что там сердцу кромешность боя,

если вышел приказ ему

дот разрушить любой ценою,

случай - выжить от ран к тому.

Что плечу и руке усталость,

если хочется труд снести,

чтобы пользы, хотя бы малость,

людям все-таки принести,

даже эти слагая строки

в пальцах сжав перо-автомат,

про Отечественной, далёкий,

мой, пропитанный кровью, март.

1949 г.

-------------------------------------------------------

Ю Б И Л Е Й (80 ЛЕТ)

Мне восемьдесят лет,

я жив и даже весел,

хоть есть печать и след

восьмидесяти весен,

восьмидесяти лет,

и десять раз по восемь

поры, что целый свет

зовет лирично - осень.

А что до счета зим,

то толику лишь, малость,

до энской, что сразит,

всего мне жить осталось,

что станет как-то раз

свидетельницей факта

высоковольтных фаз,

блестящего инфаркта.

Я семьдесят из них,

проснувшись, спозаранку,

сидел над грудой книг,

вертел такси баранку,

а если вдруг меня

пронзало вдохновенье

в ночи, в заботах дня,

слагал стихотворенье.

Но в собственной стране,

где как-то жил, устроен,

дышалось трудно мне

в ней числился в изгоях.

Ты выдал сто идей,

комету обнаружил,

но если иудей,

стране ты был не нужен.

И из СССР,

что родиной являлся,

изгоям тем в пример,

я в США и перебрался.

И хоть родным и был

тот мир, что незабвенен,

я новый полюбил

будь он благословенен.

Мой добрый, светлый дом,

что дорог стал навеки,

и я ваял трудом

почти что четверть века,

и музам чтоб служить

неистово, сгорая,

труда решил сложить

доспехи лишь вчера я.

Поскольку жизнь вся

и длится-то мгновенье,

сквозь время колеся,

в плену его движенья,

я творчеству отдам,

не праздности и лени,

души и близь, и даль,

восторги и смятенья.

Мне восемьдсят лет,

но в пику всем обетам,

вина люблю я цвет,

и запах сигареты.

Поборник правил, прав,

почти уравновешен,

бываю реже прав,

бываю чаще грешен.

Мне восемьдесят лет,

но отличиться есть чем

эстэт, мужик, поэт,

люблю прелестных женщин.

Да и ко мне они,

сердцам своим послушны,

в былые, правда, дни,

были неравнодушны.

Прекрасна все же жизнь,

в каком ни мчалась б русле,

забавная кажись,

исполнена ли грусти.

Спасибо, жребий мой,

что без микстур, облаток,

закончил я восьмой

мелькнувших лет десяток.

07/26/99

-------------------------------------------------------

КОГДА ТЕБЕ ЗА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ

Когда тебе за восемьдесят лет,

пускай ты добр и щедр душой к тому же,

умен, философ, эрудит, поэт

ты никому ни капельки не нужен.

Когда тебе за восемьдесят лет,

пусть был в войну ты ранен ли, контужен,

на той, что грудью защищал земле,

и этой, здесь - ты никому не нужен.

Когда тебе за восемьдесят лет,

серьезно заболел ли вдруг, простужен,

нуждаешься в уходе и тепле

тем более, ты никому не нужен.

Когда тебе за восемьдесят лет,

а времени грустнее нет и хуже,

хоть волком вой, молчание в ответ

умолкнувшим, ты им давно не нужен.

Когда тебе за восемьдесят лет,

вдоль улицы плетешься, неуклюжий,

нет никого и рядом, и вослед

в попутчики ты никому не нужен.

Когда тебе за восемьдесят лет,

и боли рвут суставы, грудь утюжат,

и у врачей от них лекарства нет

ты и врачам своим уже не нужен.

Когда тебе за восемьдесят лет,

в ночи нередко мыслью ты разбужен,

что обойди, изъезди целый свет,

ты никому нисколечко не нужен.

Когда тебе за восемьдесят лет,

и труд собрать себе порою ужин,

приходит мысль - жить резона нет

затем, что ты и сам себе не нужен.

Когда тебе за восемьдесят лет,

Б-г чтит Один в тебе лишь старца-мужа,

в парчу ты или в рубище одет,

нёс радость или сеял зерна бед,

был верен слову, или рвал обет,

за все пред Ним тебе держать ответ,

к Нему иди, Он лучезарный свет,

и мертвый ли, живой - Ему ты нужен.

2000, USA.

-------------------------------------------------------

Памяти Ивана Занина

С Т И Х И О Б О Л И

Сраженное болью,

дышать устает

и биться - тем более,

сердце мое.

Ну что, чтобы было

втерпёж нам двоим,

поделать с немилым

мне сердцем моим?

И утром, и ночью,

и в полдень любой,

разит его в клочья

нещадная боль.

Тревожит, печалит,

до дрожи лица.

Ей было начало

ей нету конца.

Еще не хотела

сдаваться зима,

рождался в метелях

за Волховом март.

Все звонче глядела

на землю луна

ей не было дела,

что в мире война.

Ее безмятежный

бесстрастен был лик,

как тропкою снежной

мы к доту ползли.

Когда я борьбы

непреложность постиг.

И мне не забыть,

в разорвавшийся миг,

как рухнул в момент

дот от взрыва в ночи,

ту боль я в момент

и в упор получил.

И некуда деться,

сраженьям отбой,

а в сердце - а в сердце

осталась та боль.

Живет и сейчас,

память зло теребя,

со временем мчась

вперегонку, губя.

И все ж, небогата

войне моя дань,

вот Занин, Иван, тот

ей жизнь отдал

разведчик мой бывший,

погибший в тот бой...

Ах, боль за погибших

острее любой.

Но полное боли,

все же поет

любовью, любовью,

сердце мое!

Март, 1952.

От автора

К-р полковой разведки 1012 стр. полка,

(288 стрелковой дивизии 4-й Армии генерала Мерецкова).

9 марта 1942 года я был ранен в разведке боем на

Волховском участке Ленинградского фронта в районе сел

Пехово и Пертечно. Всего лишь 58 лет тому назад...

-------------------------------------------------------

И Н Ф А Р К Т

Торопящийся и вкрадчивый,

мне изранить сердце - факт,

в час судьбою мне назначенный

он явился, мой инфаркт.

Очевидно, не положено

мне дожить до склона лет.

Смерть есть вечный сон, умноженный

на землицы вкус и цвет.

Там, в небесной канцелярии,

где налажен всем учет,

еженощно воет арии

нас к себе сзывая, чорт.

Меломану слух взыскательный

дисгармонией смутив,

их ничем не примечательный

должен нравиться мотив.

Чем безжизненной материей