Дмитрий Кедрин - Избранные произведения

Тут он ей рассказал, какая незадача
Его постигла днем. Она прижалась, плача,
Лицом к его груди. И он отвел глаза,
Чтоб ей не показать, как падает слеза.

«Прощай, моя любовь! Судьба в руках у бога.
О милом вспоминай порою хоть немного.
Когда осенний ветр сорвет листы, гоня
По небу облака, — подумай про меня!»

«Прощай, мой верный друг! Судьба в руках у бога.
Мы встретимся ль? Как знать! Тебе пора в дорогу.
Коль высохший цветок в далекой стороне
Увидишь на пути, — подумай обо мне!»

Так бедный Янчи мой с возлюбленной расстался,
Расстался — как листок от ветки оторвался.
Она в его руках лежала, трепеща,
Он слезы на щеках ей рукавом плаща

Отер и вдаль ушел, не поднимая взгляда…
Жгли пастухи костры. Звенел бубенчик стада.
Хоть ноги шли вперед, душа влеклась назад,
И он не замечал ни пастухов, ни стад.

Деревня позади. Звон колокола глуше.
Померкли вдалеке огни костров пастушьих.
Он посмотрел назад: лишь церковь, как скелет,
Как призрак гробовой, ему глядела вслед.

И слез его ничье не подглядело око,
Никто не услыхал, как он вздохнул глубоко.
Лишь высоко над ним летели журавли,
Но вздоха с высоты расслышать не могли.

Так в сумраке ночном шагал он, невеселый,
И по пятам за ним влачился плащ тяжелый.
Был тяжек этот плащ и палка тяжела,
Но тяжелей всего его печаль была.

Когда ж на небесах сменило солнце месяц,
Пастух покинул сень тенистых перелесиц
И углубился в степь. Бескрайняя, она
Тянулась на восток, желта и спалена.

Ни кустика вокруг, всё пусто слева, справа!
Лишь капельки росы блестят на низких травах…
Но вот издалека, прохладою дыша,
Блеснуло озерко в оправе камыша.

В болоте вкруг него смешная цапля бродит,
То рыбку в камыше, то червячка находит,
Да чайки, в той степи селясь бог знает где,
То взмоют в небеса, то упадут к воде.

Ничем не веселясь, идет пастух угрюмый,
Всецело поглощен своей печальной думой.
Хоть солнце темноту давно прогнало прочь,
В душе у пастуха царит всё та же ночь.

Когда же солнца шар достиг вершины неба,
Он отдохнуть присел, достал краюху хлеба
И вспомнил, что не ел с прошедшего утра.
(Сморили пастуха усталость и жара!)

Он вынул из сумы кусок свиного сала…
Сияли небеса. И солнышко бросало
Отвесные лучи. И в мареве жары,
Как слабая струна, звенели комары.

Немного отдохнув за трапезою скромной,
Со шляпой к озерку пошел бедняк бездомный,
По щиколотки стал в пахучий скользкий ил
И зачерпнул воды и жажду утолил.

Потом хотел идти, но тут же, у болота,
Почуял, что ему смежает взор дремота,
И голова его на хижину крота
Упала, тяжестью свинцовой налита.

И сон его привел к покинутому месту.
Он с Илушкой сидел. Он обнимал невесту.
Когда ж к ее губам хотел склониться он,
Удар степной грозы его рассеял сон.

Всё потемнело вдруг! Вся степь пришла в движенье!
В природе началось великое сраженье…
Так быстро в небесах произошла война,
Как пастуха судьба вдруг сделалась темна.

Гудели небеса. В просторы, в бездорожье
Из черных туч стремглав летели стрелы божьи
И падали, камыш зловеще озарив,
И по воде пруда плясали пузыри.

Тут шапку Янчи наш на самый лоб надвинул,
На посох оперся и на плечи накинул
Свой плащ, что был подбит овчиною внизу,
И с холмика смотрел на страшную грозу.

Но летняя гроза как прилетела скоро,
Так скоро и ушла с небесного простора,
На крыльях облаков умчалась на восток,
Где радуги висел сверкающий мосток…

Уж солнце спать легло в оранжевой постели.
Дохнуло холодком. Кусты зашелестели.
Тут капельки дождя пастух стряхнул с плаща
И дальше в путь пошел, дороги не ища.

От милого села несли беднягу ноги
В чужбину, через лес таинственный и строгий,
И вором вслед ему прокаркал из гнезда,
Выклевывая глаз у мертвого дрозда.

Но ворон, лес и ночь его не испугали.
В чащобу ноги шли, сквозь заросли шагали,
Где мертвенно легло на каждое бревно
Безрадостной луны холодное пятно.

Кругом чернеет лес. Уж близко к полуночи.
Вдруг теплый огонек ему метнулся в очи.
Он лился из окна, тот красный огонек,
И Янчи моего внимание привлек.

«Ну вот, — хвала тебе, господь, создатель мира!
Тот огонек едва ль не из окна трактира,—
Подумал наш пастух. — Коль к этому окну
Привел меня господь, я тут и отдохну».

Он стукнул. Изнутри ответили сердито.
(Тот домик был притон двенадцати бандитов,
Их потайной вертеп. И в это время в нем
Головорезы те сидели за столом.)

Безлюдье… топоры… бандиты… пистолеты…
Коль здраво рассудить, совсем не шутка это!
Но сердцем пастуха гордиться б мог орел,
Поэтому пастух без страха к ним вошел.

Войдя, он шляпу снял и молвил: «Добрый вечер!» —
Как вежливость велит нам поступать при встрече.
Бандиты — кто пистоль, кто нож, кто ятаган
Схватили, и сказал их грозный атаман:

«Скажи, дитя беды: откуда ты и кто ты?
Ответь нам: как посмел пробраться за ворота
Заветного жилья? Есть у тебя жена?
Коль есть, то уж с тобой не встретится она!»

Но сердце пастуха сильнее не забилось
От этих страшных слов, лицо не изменилось,
И голосом, что был спокоен и силен,
Бандитов вожаку ответил смело он:

«Купцу, что мимо вас спешит с богатым грузом,
Конечно, вы страшны. Я ж, Янчи Кукуруза,
Бродяга и пастух. Я жизни не ценю.
Вот почему пришел я к вашему огню.

Когда вам лишний грех на совести не нужен,
То вы дадите мне ночлег и добрый ужин,
А нет, — вольны убить. Ведь я у вас в плену.
Клянусь, что я в ответ рукой не шевельну».

Весь стол был удивлен ответом пастуха.
«Послушай-ка, дружок! Призна́юсь без греха,
Что ты мне по душе, лихая голова!
Тебя перекроить, так выйдет парня два!

Пусть черт возьмет тебя и твоего патрона!
Такого упустить могла бы лишь ворона.
Ты презираешь смерть! Ты храбр! Ты нужен нам!
Ты малый хоть куда! Ударим по рукам!

Убийство и грабеж — для нас одна забава.
Вот слева серебро. Вот золото направо.
Сознайся: за труды — хорошая цена!
Коль руку мне пожмешь, то вот тебе она!»

Наш хитрый Янчи всё сообразил проворно.
«Я, дескать, очень рад! — ответил он притворно.—
Вот вам моя рука. Пусть дружба свяжет нас.
Клянусь, что этот час — мой самый светлый час!»