Арcений Тарковский - Избранные стихи

не стрели,

Пантелей!

Что дали ему Византии орлы золотые,

И чем одарил его царский штандарт над Россией,

Парад перед Зимним, Кшесинская,

Ленский расстрел?

Что слышал - то слушал, что слушал

понять не успел.

Гунявый, слюнтявый,

трясет своей вшивой рогожей,

И хлебную корочку гложет на белку похоже,

И красногвардейцу все тычется плешью в сапог.

А тот говорит:

- Не трясись, ешь спокойно, браток!

1957

ночной звонок

Зачем заковываешь на ночь

По-каторжному дверь свою?

Пока ты спишь, Иван Иваныч,

Я у парадного стою.

В резину черную обута,

Ко мне идет убийца-ночь,

И я звоню, ищу приюта,

А ты не хочешь мне помочь,

Закладываешь уши ватой

И слышишь смутный звон сквозь сон.

Пускай, мол, шебуршит, проклятый,

Подумаешь - глагол времен!

Не веришь в ад, не ищешь рая,

А раз их нет - какой в них прок?

Что скажешь, если запятнаю

Своею кровью твой порог?

Как в полдевятого на службу

За тысячей своих рублей,

Предав гражданство, братство, дружбу,

Пойдешь по улице своей?

Она от крови почернела,

Крестом помечен каждый дом.

Скажи: "А вам какое дело?

Я крепкий сон добыл горбом".

1946-1958

СТИХИ ИЗ ДЕТСКОЙ ТЕТРАДИ

...О, матерь Ахайя,

Пробудись, я твой лучник последний...

Из тетради 1921 года

Почему захотелось мне снова,

Как в далекие детские годы,

Ради шутки не тратить ни слова,

Сочинять величавые оды,

Штурмовать олимпийские кручи,

Нимф искать по лазурным пещерам

И гекзаметр без всяких созвучий

Предпочесть новомодным размерам?

Географию древнего мира

На четверку я помню, как в детстве,

И могла бы Алкеева лира

У меня оказаться в наследстве.

Надо мной не смеялись матросы.

Я читал им:

"0, матерь Ахайя!"

Мне дарили они папиросы,

По какой-то Ахайе вздыхая.

За гекзаметр в холодном вокзале,

Где жила молодая свобода,

Мне военные люди давали

Черный хлеб двадцать первого года.

Значит, шел я по верной дороге,

По кремнистой дороге поэта,

И неправда, что Пан козлоногий

До меня еще сгинул со света.

Босиком, но в буденновском шлеме,

Бедный мальчик в священном дурмане,

Верен той же аттической теме,

Я блуждал без копейки в кармане.

Ямб затасканный, рифма плохая

Только бредни, постылые бредни,

И достойней:

"О, матерь Ахайя,

Пробудись, я твой лучник последний..."

1958

БЕССОННИЦА

Мебель трескается по ночам.

Где-то каплет из водопровода.

От вседневного груза плечам

В эту пору дается свобода,

В эту пору даются вещам

Бессловесные души людские,

И слепые,

немые,

глухие

Разбредаются по этажам.

В эту пору часы городские

Шлют секунды

туда

и сюда,

И плетутся хромые, кривые,

Подымаются в лифте живые,

Неживые

и полуживые,

Ждут в потемках, где каплет вода,

Вынимают из сумок стаканы

И приплясывают, как цыганы,

За дверями стоят, как беда,

Сверла медленно вводят в затворы

И сейчас оборвут провода.

Но скорее они - кредиторы

И пришли навсегда, навсегда,

И счета принесли.

Невозможно

Воду в ступе, не спавши, толочь,

Невозможно заснуть, - так

тревожна

Для покоя нам данная ночь.

1958

синицы

В снегу, под небом синим,

а меж ветвей - зеленым,

Стояли мы и ждали

подарка на дорожке.

Синицы полетели

с неизъяснимым звоном,

Как в греческой кофейне

серебряные ложки.

Могло бы показаться,

что там невесть откуда

Идет морская синька

на белый камень мола,

И вдруг из рук служанки

под стол летит посуда,

И ложки подбирает,

бранясь, хозяин с пола.

1958

ТЕЛЕЦ, ОРИОН, БОЛЬШОЙ ПЕС

Могучая архитектура ночи!

Рабочий ангел купол повернул,

Вращающийся на древесных кронах,

И обозначились между стволами

Проемы черные, как в старой церкви,

Забытой Богом и людьми.

Но там

Взошли мои алмазные Плеяды.

Семь струн привязывает к ним Сапфо

И говорит:

"Взошли мои Плеяды,

А я одна в постели, я одна.

Одна в постели!"

Ниже и левей

В горячем персиковом блеске встали,

Как жертва у престола, золотые

Рога Тельца

и глаз его, горящий

Среди Гиад,

как Ветхого завета

Еще одна скрижаль.

Проходит время,

Но - что мне время?

Я терпелив,

я подождать могу,

Пока взойдет за жертвенным Тельцом

Немыслимое чудо Ориона,

Как бабочка безумная, с купелью

В своих скрипучих проволочных лапках,

Где были крещены Земля и Солнце.

Я подожду,

пока в лучах стеклянных

Сам Сириус

с египетской, загробной,

собачьей головой

Взойдет.

Мне раз еще увидеть суждено

Сверкающее это полотенце,

Божественную перемычку счастья,

И что бы люди там ни говорили

Я доживу, переберу позвездно,

Пересчитаю их по каталогу,

Перечитаю их по книге ночи.

1958

ЗАТМЕНИЕ СОЛНЦА. 1914

В то лето народное горе

Надело железную цепь,

И тлела по самое море

Сухая и пыльная степь,

И под вечер горькие дали,

Как душная бабья душа,

Багровой тревогой дышали

И Бога хулили,греша.

А утром в село на задворки

Пришел дезертир босиком,

В белесой своей гимнастерке,

С голодным и темным лицом.

И, словно из церкви икона,

Смотрел он, как шел на ущерб

По ржавому дну небосклона

Алмазный сверкающий серп.

Запомнил я взгляд без движенья,

Совсем из державы иной,

И понял печать отчужденья

В глазах, обожженных войной.

И стало темно. И в молчанье,

Зеленом, глубоком как сон,

Ушел он и мне на прощанье

Оставил ружейный патрон.

Но сразу, по первой примете,

Узнать ослепительный свет...

Как много я прожил на свете!

Столетие! Тысячу лет1

1958

ГРЕЧЕСКАЯ КОФЕЙНЯ

Где белый камень в диком блеске

Глотает синьку вод морских,

Грек Ламбринуди в красной феске

Ждал посетителей своих.

Они развешивали сети,

Распутывали поплавки

И, улыбаясь точно дети,

Натягивали пиджаки.

- Входите, дорогие гости,

Сегодня кофе, как вино!

И долго в греческой кофейне

Гремели кости

Домино.

А чашки разносила Зоя,

И что-то нежное и злое

Скрывала медленная речь,

Как будто море кружевное

Спадало с этих узких плеч.

1958

x x x

Я долго добивался,

Чтоб из стихов своих

Я сам не порывался

Уйти, как лишний стих.

Где свистуны свистели

И щелкал щелкопер,

Я сам свое веселье

Отправил под топор.

Быть может, идиотство

Сполна платить судьбой

За паспортное сходство

Строки с самим собой.

А все-таки уставлю

Свои глаза на вас,

Себя в живых оставлю

Навек или на час,

Оставлю в каждом звуке

И в каждой запятой

Натруженные руки

И трезвый опыт свой.