Николай Власов-Окский - Цветной шатер

Зато как шолков луг зеленый,
Как лакома его трава!
И шепчут ласковые клены
Телку веселые слова.

А в высоте, над головою,
С утра до ночи, без дорог
Блуждает тихою стопою
Другой восторженный телок.

Растет Буренкина отрада.
Ей жизнь привольна и легка.
Теперь с ней вместе гонят в стадо
И золотистого телка.

Бежит он легкою походкой
И не оглянется назад.
И смотрят радостно и кротко
На шелк лугов его глаза.

А в высоте, слегка покатой,
Другой, такой-же золотой,
Телок гуляет до заката
По луговине голубой.

Дохнул сентябрь. Под небесами,
Порой спускаясь до земли,
Плывут с седыми парусами
Намокнувшие корабли.

С полей и рощ взмывают птицы,
Сплочаются при вожаке.
И длинные их вереницы
Скользят и тают вдалеке.

А лес, недавно величавый,
Склонился скорбно головой
И плачет, горько плачет ржавой
И грязноватою слезой.

И вот услышала Буренка
В хлеве решенье мужика:
— Зарезать следует теленка.
Не нужно в зиму нам быка. —

И загрустила горемыка
И лижет детище свое.
А он, наивный, лишь помыкал,
Не разгадав тоски ее.

Пришел октябрь. Поля, дубровы
И луг и кровли в серебре.
Чуть свет, увидела корова
Чужого парня на дворе.

Хозяин снял с гвоздя веревку
И, позамешкавшись слегка,
Аркан накинул и неловко
В ворота поволок телка.

Метнулась к выходу Буренка
И замычала на бегу.
Увы! Веселого теленка
Не видеть больше на лугу!

Когда вошел хозяин снова,
Краснел топор в его руке.
И горько плакала корова
О золотом своем телке.

На низких лапках, темнобурый,
С глазами острыми, как сталь,
Присел под кустиком и вдаль
Глядит: не выбегут-ли куры
В малинник ягод пощипать?
Не видно. Сели куры спать.

Поводит хищник острым оком
И напрягает чуткий слух.
Темнеет. В пологе глубоком
В сетях запутался петух.
Ах, если-б крылья, без труда
Вскочил-бы хорь к нему туда!

Но там горят лампады ночи
И волки серые бредут.
Вперять в них ищущие очи
Напрасный безполезный труд.
Не для луны и звезд и зорь
Острил глаза удалый хорь.

Чу! Где-то клохчет сонно клушка.
Цыпленок пискнул в полумгле.
Хорек — ядром из глотки пушки —
На звук пустился по земле.
Настиг и клушку и цыплят
И свистом оглашает сад.

Ночь на темя хладеющих крыш
Уронила безмолвную тишь.

Показался и весел и светел
На горе народившийся петел

И клюет он, стуча и звеня,
Пошатнувшийся гребень плетня.

За плетнем колыханье лампадок
Обещает разгадки загадок.

А восток сквозь сиреневый мрак
Поднимает малиновый флаг.

Кудрявый дым овина
И золото снопов.
Метелицей мякина
Пылит из-под цепов.

И стар и мал проворно
Доят ржаную плоть,
Чтоб собранные зерна
В муку перемолоть.

Обсосаны, обмяты
Снопы. И над гумном
Забрызгала лопата
Сверкающим зерном.

А легкая мякина
Летит по ветру вскачь
За прясло, где рябина
Развесила кумач.

Мир наш разве не причуда?
Разве он не вертоград?
Земь коричневое блюдо,
В нем зеленый виноград.

Сколько радости для глаза!
Эти шири! Эта синь!
Высь — лазоревая ваза
Обронила апельсин.

И звучат чуть слышным гудом
Ветровые голоса.
Между вазою и блюдом
Снеговые паруса.

А сквозь палевые листья
С разбугорья в тихий час
Как усладно морда лисья
Обвораживает нас!

Что, куда, зачем бывает, —
Не распрашиваешь ты:
Разве бабочка пытает
Ароматные цветы?

И идешь неспешным шагом
Ты, влюбленный, по земле.
И восток и запад флагом
Отмечают путь во мгле.

Загрустили луга и рощи.
Почернела вода в пруду.
С потемневших дерев на площадь
Ветер мечет листов руду.

На дороге мутные лужи
Отбивают под ветром пляс.
В час вечерний в лазори тужит
Одинокий ущербный глаз.

Город немая пустыня:
Камень, известка да пыль.
В степь я иду. На равнине
Ветер полощет ковыль.

В воздухе слышится звонкий
Голос баяна полей.
Плещет из синей воронки
Яркой струей Светолей.

Облако легкою птицей
Дальний свершает полет.
Степь моя, в жалкой столице
Кто твою прелесть поймет?!.

Тоска кладет на сердце груз,
И опускает сердце крылья.
Степная Русь, родная Русь,
Твою красу не разлюбил я.

Мне жизнь московская тесна.
Дома и улицы — как цепи.
И рвусь туда я, где весна
В наряд венчальный рядит степи.

Стремлюсь туда, где ветерок
Хмельной усладной дышет брагой;
Туда, чтоб вдоль и поперек
Бродить повольником — бродягой.

Асфальт, кирпич, нора чердачная.
А в высоте издалека
Такие светлые, прозрачные
Бредут неспешно облака.

Бредут они тропой нехоженой
И не видать конца пути.
И сердце бегом их встревожено:
И мне-бы вдаль брести, брести!

И мне-б из этой ямы каменной,
Ее обычаи поправ, —
Туда, где май танцует пламенный
Среди лужаек и дубрав!

Горят снега от ласки жаркой.
Ручьев смеются голоса.
И лес, медлительная барка,
Вздымает грузно паруса.

В полях, в лугах чернеют кочки.
А горб горы как летом сух.
У вербы распустились почки,
Белея, как лебяжий пух,

Лишь февраль, а зиме недужится,
Тлеет белый ее хитон;
По ложбинам буреют лужицы,
А во рву ручейковый звон:

Желтый челн с золотыми веслами
Из-за гор выплывает в синь
И скользит меж седыми пряслами
На раздолье немых пучин.

Вновь я мир принимаю как смолода:
Хлынул в сердце хмелящий дых.
И бреду я из тесного города
На просторы полян молодых.