Артюр Рембо - Стихотворения

Какой мечтой они в экстазе
Ввысь были взметены порой?
Мечтой неслыханною Азии
Иль кенгаварскою мечтой?

О, эти руки потемнели
Не у подножия богов,
Не у бессонной колыбели
И не от сорванных плодов!

Они – не руки примадонны,
Не руки женщин заводских,
Чье солнце пьяно от гудрона
И опаляет лица их.

Они в дугу сгибают спины,
Они добры, как светоч дня,
Они фатальнее машины,
Сильнее дикого коня.

Стряхнув с себя остатки дрожи,
Дыша, как жар в печи, их плоть
Петь только Марсельезу может
И никогда «Спаси, господь».

Вас, женщин злых, они 6 схватили
За горло, раздробили б вам
В кармине и белее лилий
Запястья благородных дам.

Сиянье этих рук любимых
Мозги туманит у ягнят,
И солнца яркого рубины
На пальцах этих рук горят.

Они темны от пятен черни,
Как вздыбленный вчерашний вал,
И не один их в час вечерний
Повстанец гордый целовал.

Они бледны в тумане рыжем,
Под солнцем гнева и любви,
Среди восставшего Парижа,
На бронзе митральез в крови.

И все же иногда, о Руки,
Вы, на которых сохранен
Губ наших трепет в час разлуки, —
Вы слышите кандальный звон.

И нет для нас ужасней муки,
Нет потрясения сильней,
Когда вам, о святые Руки,
Пускают кровь из-под ногтей.

Мужчина молодой, чей взор блестит, а тело
Двадцатилетнее пленяло б наготой
Или которого представить можно смело
В одежде мага под персидскою луной,

Порывистый, неукротимый, непорочный
И гордый первою причастностью своей,
Подобный морю молодому, вздохам ночи
На древнем ложе из брильянтовых камней,

Мужчина молодой грязь видит и увечье,
Уродство мира, содрогаясь, узнает,
И в сердце раненный навеки, только встречи
Теперь с сестрою милосердия он ждет.

Но женщина, тебе, о груда плоти жаркой,
Не быть сестрою милосердия вовек,
Хоть пальцы легки у тебя, и губы ярки,
И пылок черный взор, и грудь бела, как снег.

Непробужденная, с огромными зрачками!
Наш каждый поцелуй таит вопрос немой,
И убаюкивать тебя должны мы сами,
И это ты к нам льнешь, окутанная тьмой.

Всю ненависть свою, и слабость, и томленье,
И все, что вытерпела в прошлом, вновь и вновь
Ты возвращаешь нам, без гнева и сомненья,
Как ежемесячно свою теряя кровь.

Мужчина устрашен, поняв, что ты – обуза.
Одно мгновение тебя он нес, и вот,
Как наваждение, его терзает Муза
И пламя высшей Справедливости зовет.

Все время жаждущий простора и покоя,
Сполна познав неумолимость двух Сестер,
Он обращает вдруг со стоном и тоскою
К природе благостной измученный свой взор.

Но мрак алхимии, но святость познаванья
Ему внушают отвращенье неспроста:
Он тяжко ранен был, вокруг него молчанье,
И одиночество не разомкнет уста.

Пусть верил он в мечту, пусть долгой шел дорогой
Сквозь ночи Истины, но настает пора,
Когда взывает он к таинственной и строгой,
К тебе, о Смерть, о милосердия сестра!

Когда ребенка лоб горит от вихрей красных
И к стае смутных грез взор обращен с мольбой,
Приходят две сестры, две женщины прекрасных,
Приходят в комнату, окутанную мглой.

Они перед окном садятся с ним, где воздух
Пропитай запахом цветов и где слегка
Ребенка волосы в ночной росе и в звездах
Ласкает нежная и грозная рука.

Он слышит, как поет их робкое дыханье,
Благоухающее медом и листвой,
И как слюну с их губ иль целовать желанье
Смывает судорожный вдох своей волной.

Он видит, как дрожат их черные ресницы
И как, потрескивая в сумрачной тиши,
От нежных пальцев их, в которых ток струится,
Под царственным ногтем покорно гибнут вши.

Ребенок опьянен вином блаженной Лени,
Дыханьем музыки, чей бред не разгадать,
И, ласкам подчинись, согласно их веленью,
Горит и меркнет в нем желанье зарыдать.

Церквушки в деревнях, какая глупость, право!
Собрав там дюжину уродливых ребят,
Гротескный поп творит молитву величаво,
И малыши за ним бормочут невпопад;
А солнце сквозь листву пробилось, и на славу
Цветные витражи над головой горят.

От камня отдает всегда землей родною.
Легко заметите вы груды тех камней
На поле, что дрожит от течки и от зноя,
Где тропка серая бежит, и рядом с ней
Сожженные кусты, шиповник цвета гноя
И черных шелковиц наросты до корней.

Вид респектабельный здесь каждое столетье
Сараям придают, пуская кисти в ход;
И если мистика гротескная в расцвете
Близ божьей матери или святых бород,
То мухи, видя хлев или корчму заметив,
Над ними радостно свой водят хоровод.

Принадлежа семье, все дети с нею схожи.
Дом – это ворох дел, заботы, простота;
Из церкви выходя, не помнят след на коже,
Оставшийся от рук служителя Христа,
И заплатить ему готовы подороже,
Чтоб только заслонять он солнце перестал,

Одежда черная впервые, хоть и мал ты;
День сладких пирогов с цветами на окне,
И полные любви Иосифы и Марты,
На мир глядящие с картинок на стене,
К которым в будущем добавятся две карты,
Как лучший сувенир о том великом дне.

Девчонки часто ходят в церковь. Им приятно
Услышать, как порой их шлюхами зовут
Мальчишки, что потом, отправясь в путь обратный
И мессу позабыв, в харчевню завернут,
Чтоб воздух сотрясать там песнею отвратной
И презирать дома, где богачи живут.

Сам подбирал кюре для детворы картинки.
Но у себя в саду, обедню отслужив,
Он слышит топот ног вдали и по старинке
Икрой подергивает: чешутся ботинки,
Забыт святой запрет под плясовой мотив:
Пиратом черным ночь идет, от звезд отплыв.

Среди готовящихся к первому причастью
Свое внимание священник обратил
На эту девочку, он полон к ней участья
За грустный взор ее: «О, в ней так мало сил!
Но изберет ее в день первого причастья
Господь, который сам ее благословил».

В канун большого дня ребенок болен тяжко;
И больше, чем в церквах с их гулкой тишиной,
Дрожь мучает ее, хотя тепла рубашка,
Дрожь возвращается: «То смерть пришла за мной…»

Как будто у сестер своих похитив право
На высшую любовь, она, едва дыша,
Счет Ангелам ведет и Девам в час их славы,
Победою Христа полна ее душа.